SCP Foundation

Сергей лёг в мёртвую, мокрую от дождя траву и стал ждать. Он был одет в камуфляжный костюм, сверху на него была накинута маскировочная сетка-шарф. Сергей не беспокоился о том, что его заметят: если бы мимо прошёл человек, он ни за что не отличил бы его от кучи жухлых листьев. Сергею оставалось только ждать, а это он умел делать лучше всего. Когда-то они с отцом могли часами проводить в засидке, выжидая кабана или оленя. Однако сегодня ему предстояло охотиться на дичь поопаснее.

Это было далеко не первое задание полевого агента Сергея Орлова. Его мобильная оперативная группа занималась уничтожением «зелёных», или скульпторов реальности. Даже могущественный Фонд не в состоянии содержать заигравшихся в Бога детишек, а значит, их следует уничтожить. Сергей прекрасно понимал всю опасность своего положения: если он не убьёт скульптора с первой попытки, то тот, скорее всего, превратит следующую пулю в водяной пар, его винтовку — в комок металла, а его самого — в пепел, который быстро развеет ветер.

Но Сергей знал, что сегодня он не умрёт. На его счету уже было шесть скульпторов, и при этом куда опаснее сегодняшнего. На брифинге ему сообщили, что «зелёный» — мальчишка двенадцати лет, который ещё очень плохо владеет своими способностями. По вторникам и пятницам, прогуливая занятия в музыкальной школе, он приходит в этот лес и поджигает деревья силой мысли, представляя, что колдует могущественные заклинания.

Сначала Сергей не хотел браться за дело. Раньше всё было проще: уничтожение «зелёных», которые создавали тоталитарные секты или разносили в клочья целые дома, было благим делом. Убийство неудавшихся скульпторов вызывало у него чувство удовлетворения. Он знал, что исполняет свой долг, и что от него зависят жизнь, покой и благополучие его сограждан. А сейчас впервые за семь лет работы в Фонде Сергею приходилось стрелять по детям.

«Сергей, ты в своём уме?» — кричал на него Василий Афанасьевич Поляков, командир его мобильной оперативной группы. «Ты же знаешь, насколько опасны скульпторы. Какая-нибудь Мариванна поставит ему двойку, а он разозлится и взорвёт ей голову прямо на уроке. Он ребёнок и не умеет себя контролировать!»

«Не похоже, чтобы он желал кому-нибудь зла. Он просто играет: представляет себя каким-нибудь Гарри Поттером или Мерлином», — осторожно возразил Сергей. До этого он никогда не перечил Василию Афанасьевичу.

«А потом этот Гарри Поттер заиграется и случайно твою дочку в ледышку превратит! Он же ходячая ядерная бомба, которая может рвануть в любой момент. Себя не жалеешь — жену и ребёнка пожалей. У тебя полчаса на сборы, машина уже ждёт снаружи».

Это был приказ, а приказы не обсуждаются.

Сергею оставалось только вздохнуть и согласиться с железобетонной аргументацией начальника. Но как бы ни был прав Василий Афанасьевич, кое-чего он всё же не учёл: у того мальчика тоже были родители, и они будут невероятно страдать, когда их сын погибнет от его пули.

Лес шумел на сотни голосов. Солнечные блики играли в каплях дождя на ветках деревьев, синее небо было изрезано весёлым выводком перистых облаков. На ветку слетела малиновка и начала свою беззаботную песню, похожую на журчание холодного горного ключа.

«Жаль, что мне приходится рассматривать всю эту красоту через оптический прицел», — подумал Сергей.

А вот и «зелёный». Шнурки развязаны, портфель болтается на одной лямке через правое плечо. Сергей попытался сосредоточиться, но трели малиновки мешали ему прицелиться как следует. Почему-то ему вдруг вспомнилось, как в детстве отец учил его стрелять.

«Главное — это контролировать своё дыхание, Серёжа. Ты сейчас так дышишь, что у тебя всё тело ходуном ходит. Дыши спокойно, полной грудью. Восстановил дыхание? Дождись момента, когда ты выдохнешь полностью, подожди секунду и сразу же стреляй».

Сергей нажал на спусковой крючок. Потревоженная громким выстрелом малиновка встрепенулась и слетела с ветки.

Маленький Серёжа отказался даже смотреть на свою первую убитую утку. Всю дорогу домой он тихо всхлипывал и корил себя за то, что совершил нечто ужасное. Он поклялся, что больше никогда не возьмёт винтовку в руки.

Взрослому же Сергею пришлось подойти к распластанному на багряном ковре трупу ребёнка и сделать контрольный выстрел в голову.

Я гуляла во дворе и наткнулась на муравейник. Я подняла гнилую доску, и она вся кишела муравьями. Они были такими забавными: юрко ползали повсюду! Я выбрала одного муравья и решила за ним следить. Сначала он полз по травинке, потом поднялся на дерево, снова спустился и начал путешествовать в по трещинам в асфальте. Я смотрела на него сверху, и мне он казался таким крошечным. Я чувствовала, что он полностью в моей власти. Я знала, где он живёт и чем занят. Я легко могла загородить ему путь веточкой или травинкой или посадить в банку. Но мне почему-то захотелось его раздавить. Я даже не поняла почему, просто захотелось. Я не чувствовала злобы и не боялась его, просто наступила на него ногой, и всё. Сначала я сама не поняла, что сделала. А потом мне стало безумно грустно: у него же, наверное, есть семья, дети, друзья, его дома ждут другие муравьи… А я так просто оборвала его жизнь. И ничего теперь не изменить, его маленький трупик так и будет сохнуть тут на солнце. Весь остаток дня я проплакала у мамы на коленях.

Сергей и его семья жили в ЗАТО пгт. Фокино, что в Приморском крае. По официальной версии там расположена одноимённая военно-морская база Тихоокеанского флота России. На самом деле там были расквартированы сотрудники Зоны 3. В посёлке установлен строжайший режим секретности: въезд на территорию населённого пункта был разрешён только по удостоверениям работников Организации, и все жители подписывали подписку о неразглашении своего настоящего места жительства. На работу и домой Сергея доставлял служебный транспорт, по-другому через контрольно-пропускной пункт пройти было невозможно.

Сергей сидел в машине и смотрел, как за окном проносятся мимо голые беззащитные деревья. Ему по-прежнему было не по себе. Сергею захотелось закурить, но он вспомнил, что давно бросил: отсутствие вредных привычек — важное требование к полевому агенту.

В подъезде было темно. Сергей долго не мог нащупать в кармане нужный ключ и попасть в замочную скважину, сдался и коротко постучал в дверь. Дома его ждали.

— Привет, дорогой! — Елена нежно приобняла мужа. — Как дела?

— Живой, как видишь.

— Пожалуйста, прекрати шутить так! Я и так тебя каждый день как в последний путь провожаю.

— Лен, мне сейчас не до твоих упрёков. Есть чего на ужин?

— Да. Суп будешь?

Сергей сел за стол и угрюмо уставился на тарелку, в которой плавали огромные белые галушки. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Дома царили чистота и уют, жена лезла целоваться прямо с порога, на ужин его любимое блюдо — а у него в голове по-прежнему пела малиновка. Сергей попробовал суп и его чуть не стошнило от мясного бульона.

— Спасибо, Ленчик, я потом поем. В столовой облопался, сейчас неохота.

Елена села напротив мужа и начала шумно размешивать чай.

— Серёж, у тебя что-нибудь случилось?

— Нет, я в полном порядке. — Сергей постарался улыбнуться, но у него не получилось.

Елена устало вздохнула.

— Хотя чего я спрашиваю, ты всё равно мне не скажешь. Я же простая смертная, мне не положено. Уровень допуска не тот.

— Мы это уже тысячу раз обсуждали. Каждый день одно и то же, одно и то же…

Работа в Фонде — тяжелейшее испытание для психики его сотрудников. И дело даже не в том, что им приходится сталкиваться со смертью и насилием чаще, чем где-либо ещё: в конце концов, работают же как-то полицейские и патологоанатомы. Каждый день персонал Организации вынужден решать сложнейшие моральные дилеммы, и очень быстро понятный и предсказуемый чёрно-белый мир становится серым. Такую колоссальную эмоциональную нагрузку необходимо каким-то образом компенсировать. Администрация быстро рассудила, что с нервными срывами и бессонницей работникам Фонда лучше поможет понимающая и любящая жена, чем любой штатный психолог. Для режима секретности были сделаны некоторые послабления: членам семей учёных, агентов и технического персонала присваивался нулевой уровень допуска, и они в самых общих чертах посвящались в специфику работы их родственников. Контакты с внешним миром значительно ограничивались, но ради мужа Елена могла пожертвовать Интернетом и воскресными поездками в торговые центры. Она знала, что Сергей по долгу службы сталкивается с необъяснимыми вещами. Она даже в шутку называла его «мой агент Малдер», чтобы подразнить. Но Сергей почти ничем с нею не делился: так, перескажет какой-нибудь анекдот про общего знакомого, да и всё. Елена прекрасно понимала, почему он так делает: Сергею хотелось защитить её от драконов, с которыми он каждый день боролся. Но положение заточённой в замке принцессы совсем её не устраивало, а информационный вакуум, который её окружал, пугал сильнее, чем любые монстры.

Сергей отодвинул от себя тарелку, поблагодарил жену за ужин и отправился в комнату дочери. Он хотел быстро пожелать ей спокойной ночи и отправиться смотреть телевизор: ему хотелось немного побыть одному. Он приоткрыл дверь в спальню Эвелины и на секунду оторопел, а потом вскрикнул в гневе:

— Эва, ты с ума сошла?! Немедленно прекращай! У нас окна прямо на соседний дом выходят! Тебя увидеть могут, и что тогда?

— Как скажешь, пап. Не ругайся. — Эвелина, зависшая до этого под потолком в позе лотоса, медленно опустилась на пол.

Эвелина научилась летать на прошлой неделе.

Фонд организовал праздничную программу в честь Дня города на главной площади. Сергей купил дочери красный воздушный шарик, наполненный гелием, и обвязал ленточку вокруг её запястья. Эва радовалась так, как радуются только дети: улыбка не сходила с её лица. Они послушали концертную программу, зашли в кафе и посетили парк аттракционов.

Когда они возвращались домой, было уже поздно. Орловы жили в небольшом пятиэтажном доме на окраине посёлка. Во дворе было темно — часть фонарей перегорела, но лампы никто не менял. Все уже сидели дома — завтра надо было на работу, а опаздывать на службу в Фонде равносильно увольнению.

И тут ленточка на запястье Эвелины развязалась. Шарик взметнулся вверх, покачиваясь на ветру. Эвелина попыталась ухватить его, но он уже был слишком высоко. Эвино тело устремилось вверх: она стояла на цыпочках, протянув распахнутую ладонь к небу. И тут она оторвалась от земли и поднялась приблизительно на два-три метра. Эвелина схватила шарик и, засмеявшись, взглянула на папу, который в ужасе смотрел на неё снизу вверх. Тогда напугалась уже сама Эва. Она потеряла контроль над полётом, завалилась на спину и упала отцу прямо в руки.

На следующий день Сергей на работу не пошёл — сослался на недомогание. Коллеги шутили, что пить меньше надо было, но ему было не до смеха: он напряжённо думал, как ему теперь быть. Первым делом он всё рассказал Елене. Она не показала, что расстроена или встревожена, но её серые глаза стали ещё серьёзнее, чем обычно. Она пообещала, что теперь будет присматривать за дочерью внимательнее. Он был уверен, что полёт Эвы тем вечером никто не видел. Но тем не менее ему было очень тревожно. Сергей не мог и пяти минут просидеть на месте. Его тошнило и постоянно бросало в жар, по телу то и дело проходила нервная дрожь, которую он долго не мог унять, сконцентрироваться на чём-то одном было невозможно. Всё, что ему оставалось, — мерным шагом ходить из одного угла в другой.

«Обезопасить, удержать, сохранить», — думал он. «Обезопасить, удержать, сохранить». Эти слова звучали, как приговор. «SCP-тысяча-триста-что-то-там-ру — моя дочь».

— Эва, расскажи мне, пожалуйста, как… как у тебя это получилось? Как тебе удалось взлететь?

— Я сама не знаю… Я просто потянулась за шариком. Мне очень сильно захотелось его схватить. Ты знаешь, я всегда мечтала научиться летать.

«Неужели она — скульптор?!»

Эта мысль пугала Сергея особенно сильно. Нет ничего опаснее, чем фантазии. В особенности — фантазии маленькой девочки.

Сергей знал о политике Фонда в отношении аномальных гуманоидов не по наслышке. С самыми опасными он даже не церемонился. Им остаётся молиться только о быстрой смерти — он самолично отправил на тот свет несколько «зелёных». Других же ожидало пожизненное заключение в одиночной камере, кормёжка по расписанию и безучастные учёные, ставящие на тебе опыты, как на лабораторной мыши.

— Эвелина, слушай меня внимательно. Никто и никогда не должен знать, что ты умеешь летать. Повторяю: никто и никогда. Если ты меня ослушаешься, то тебя у меня отберут, и я могу тебя больше никогда не увидеть. Ты поняла меня, мой воробушек?

Сергей решил, что всё должно идти по-прежнему, своим чередом. Если он внезапно решит перевести Эву на домашнее обучение и спрятать от чужих глаз, то возникнет слишком много ненужных вопросов. А ему не нужно было чьё-либо лишнее внимание. В особенности — внимание Фонда SCP.

Уволиться из Организации — тоже не выход. После того, как он поставит подпись на договоре об расторжении контракта, его вместе с семьёй обработают программируемым амнезиаком и отошлют куда-нибудь в другую часть страны. Он никогда не вспомнит, что в мире существуют вещи, не укладывающиеся в параграфы школьных учебников. И когда Эва снова полетит — а она полетит непременно, если уже сделала это однажды, — то он решит, что он сумасшедший или что в его дочь вселился бес, и сам же позвонит в полицию. К тому же, за бывшими работниками наблюдают едва ли не пристальнее, чем за действующими: Фонд не может рисковать маскарадом, который он старательно поддерживает столько лет подряд.

Бывало, что Сергей просыпался посреди ночи и начинал судорожно думать. Часто ему приходила мысль, что правильнее было бы всё рассказать уполномоченным лицам: хотя бы Василию Афанасьевичу, почему бы и нет?

«Рано или поздно они всё равно узнают, а чем больше я тяну, тем сильнее усугубляю ситуацию. В конце концов, ничего плохого может и не произойти. Камеры типа C-2 довольно-таки уютны. И, конечно же, нам позволят видеться. Может быть, даже разрешат жить вместе. В конце концов, Организация — это не Корпорация Зла. Она служит людям, она защищает нас. Эва может стать частью какой-нибудь МОГ. Как Айрис… нам про неё на лекциях рассказывали…»

А затем Сергей вспомнил о том, что произошло с «Омегой-7» и почему в русском филиале запрещено использовать аномальных гуманоидов как агентов. Но самым весомым аргументом в пользу того, чтобы продолжать держать язык за зубами, была его собственная неуверенность по поводу настоящей природы способностей Эвы. Если она действительно «зелёная», то Фонду придётся её устранить.

Вернувшись однажды с работы, Сергей застал Эву за чтением «Гарри Поттера и философского камня».

— Папа, папа! — запрыгала по коридору Эва, радовавшаяся приходу отца после долгой смены. — А скоро ко мне сова прилетит? Когда меня тоже заберут в Хогвартс? Я же волшебница, правда?

Сергей непроизвольно сжал руки в кулаки, кровь хлынула к голове.

— Немедленно отдай это сюда!

Эва непонимающе смотрела на отца. Улыбка на её лице завяла так же быстро, как расцвела, в уголках глаз появились крохотные жемчужинки.

— Ты, что, глухая? Дай сюда, сказал! И не смей больше читать эту дрянь!

Эва покорно протянула книгу отцу.

— И запомни, никакой магии не бывает. Не бывает! Ни гномов, ни эльфов, ни единорогов! Это всё выдумки и детские глупости. Тебе пора взрослеть.

— А как же тогда я полетела?…

— А тогда ничего не было. Тебе это приснилось. Показалось. А теперь марш в свою комнату!

Эва медленно побрела к себе в детскую, и как только дверь за ней захлопнулась, оттуда послышались приглушенные жалобные всхлипы.

— И чего ты затеял скандал прямо с порога? — Елена говорила тихо не потому, что не хотела ссориться, а потому, что у неё просто не было сил.

— Лена, это — очень опасная книга. Я же рассказывал тебе про «зелёных», помнишь? Про «скульпторов реальности»? Это всё не шутки. Я никогда не шучу. А если она начнёт читать этого своего Гарри Поттера, то нам всем мало не покажется. Мы не можем давать ей такую пищу для фантазии. Не стоит подливать масла в огонь, особенно учитывая, что он может спалить нас самих.

— И что же, ты предлагаешь девочке перестать фантазировать?

— Пока я не разобрался во всём — да. Мы слишком сильно рисковали. Теперь я беру дело под свой контроль. Отныне никаких мультиков — только образовательные программы. Вчера она смотрела мультфильм о феях, Лена. О феях! И с прогулками лучше быть поаккуратнее. Чем меньше её видят другие люди — тем спокойнее нам же самим.

— И долго мы в такой нервотрёпке жить будем?

— Не переживай, это временные меры. Просто пойми, что сейчас мы находимся на осадном положении.

Елена молча вернулась на кухню.

Я очень люблю птиц. У меня даже кормушка за окном висит. Когда наступают холода, подкармливать птичек особенно важно. Осенью не так-то просто найти зёрнышки. К тому же, все жуки и гусеницы уже спят. А птицам их нужно много. Вы знали, что синица за день съедает столько же, сколько весит сама? Вот представьте, что вам нужно каждый день есть по сто килограмм еды.

Все птицы уже улетели на юг. В Африку, наверное. Я бы тоже улетела вместе с ними, если бы могла. Зимовать остаются только синицы, воробьи и голуби. Один раз я увидела замёрзшего голубя: он не мог даже шевелиться от слабости. Мне показалось, у него крылья к телу примёрзли.

Мне тоже очень-очень холодно.

Сергей ненавидел понедельники. Ему никогда не удавалось как следует отдохнуть за выходные. А в последнее время он стал каким-то дёрганным и нервным. Его стала мучить бессонница, чего раньше никогда не случалась. Он чувствовал её приближение заранее: просто понимал, что сегодня ему не удастся уснуть, и не стоит даже стараться. Сначала он пытался игнорировать мысли о бессоннице. Ему казалось, что, если он попытается расслабиться, сон придёт сам собой. Но ничего не выходило: то в комнате было слишком душно, то мёрзли ноги, то часы тикали оглушительно громко и прогоняли последние остатки сна. Когда Сергею долго не удавалось уснуть, он шёл на кухню, пил кофе и всю ночь смотрел телевизор.

Спасало одно — по понедельникам с утра проходили мини-лекции для полевых агентов Фонда. По иронии, сильнее всего спать ему хотелось именно на них, и он часто позволял себе незаметно вздремнуть часик в уголке.

Сергей поднялся на последний ряд аудитории, подложил под голову локоть и начал медленно погружаться в сон под шум морского прибоя из шагов и голосов.

Но вдруг по лекционному залу разнёсся зычный бас Василия Афанасьевича.

— Ребята, не удивляйтесь, сегодня лекцию буду я читать. Я раньше этого никогда не делал, но рассказать мне есть о чём. Да и знаю я побольше профессоров, которые без двух вооружённых охранников даже к «безопасному» на пушечный выстрел не приблизятся.

По аудитории пробежал одобрительный смех, который окончательно разбудил Сергея. Почему бы и нет, решил он, Василия Афанасьевича может быть интересно послушать.

— Вы люди умные, взрослые, поэтому сегодня буду краток. — Раздался гул одобрения: никто не любил утренние лекции, и почти все считали их ненужной формальностью. — Тема сегодняшней лекции: «Не существует безопасных аномалий». Вы можете меня спросить: как же так, Василий Афанасьевич, у нас вся Зона 3 ими забита! И я это прекрасно понимаю, сам кучу «безопасных» на содержание поставил. Но классы эти навыдумывали учёные. Они никак не связаны с тем, какую опасность объекты действительно представляют. Они всего лишь показывают, насколько легко их содержать. Про «правило коробки» все слышали?

Все закивали головой. Сергей настороженно слушал Василия Афанасьевича и даже немного подался вперёд.

— Был у нас такой объект: пульт, который рост растений ускоряет. На нём три кнопки было: «Сила», «Рост» и «Возврат». Первая делала растения здоровее: побеги гуще, плоды больше и так далее. Вторая заставляла растения расти: стоило поддержать кнопку зажатой секунд тридцать, и оно становилось вдвое больше. Кнопка «Возврат» возвращала растение в прежнее состояние. Казалось бы, абсолютно безобидная штучка — засунь такую в шкаф и запри на замок покрепче, и ничего не произойдёт. Но вы же знаете этих учёных. Они любят лезть туда, куда не просят. Так вот, начали этот пульт тестировать. Выставили на нём нужные настройки, навели на лимонное деревце: смотрят — растёт, плодоносит как ненормальное. Лимоны размером с голову выращивать можно. Игрались они с этим пультом весь день, пока он вдруг не вышел из строя. Навёл исследователь пульт на деревце, нажал на кнопку, отпустил её, а оно до сих пор растёт. Жмёт судорожно на кнопку «Возврат» — ничего не происходит. Может, кнопка запала, думает. Смотрит — вроде нет. А деревце тем временем уже разрослось метра на три вверх и на столько же вширь. Учёный вынимает из пульта батарейки — всё равно продолжает расти, теперь даже быстрее. Деревце разрослось на пол-лаборатории и останавливаться не собиралось. На место прибыла моя МОГ. Мы начали рубить дерево, но следы от топора тут же зарастали, будто бы мы его и не трогали. На тот момент оставаться на испытательном полигоне уже было небезопасно: деревце пробило собой два этажа, корни ушли глубоко под фундамент. Ещё немного, и здание обрушилось бы — нам в спешке пришлось эвакуировать весь научный персонал. Тогда мы решили дерево это поджечь. И знаете что? Оно загорелось. Но расти не переставало. Видели бы вы это только — горящее лимонное дерево, которое растёт у тебя на глазах! Положение было критическим. Учёные прикинули, что скорость роста увеличивается в геометрической прогрессии, и через несколько суток оно поглотит Землю. Угроза конца света класса GK, все в панике. Помог только ядерный удар — деревце стёрли в порошок, а затем землю перепахали обычными бомбами — на всякий случай. Была утеряна целая Зона — вот тебе и «Безопасный»!

Зал затих — нарисованная Василием Афанасьевичем картина поражала воображение.

— Или вот вам ещё пример. Как-то раз нашу группу захвата отправили в одну глухую сибирскую деревню. По-моему, там какие-то сектанты жили — то ли старообрядцы, то ли кто, я не помню. Именно что жили — деревня вымерла подчистую. Мы в костюмах биологической защиты, перед заданием по горсти таблеток съели, медленно шли мимо изб и видели целые горы трупов на улице — мужчины, женщины, дети, коровы, собаки, свиньи — все без разбору. Тела были уже вздувшимися, полуразложившимися. Клянусь, я был в противогазе со всеми фильтрами, но мне казалось, что я чувствую запах мертвечины. Неделю от него ещё отделаться не мог, чего только не делал. Наверное, опасность восприятия или меметика какая-нибудь, не знаю. Мы обыскиваем каждый дом, ищем выживших — никого. В одной избе целая семья нарядилась в саваны, легла по полатям, да так и умерла. Наш отряд заходит в церковь. А там стоит бабулька на коленях в платочке и молится. Она сказала, что так уже вторые сутки без сна и отдыха молитвы читает — грехи односельчан замаливает. Мы доставили её в Зону. Учёные со всех сторон её изучили и нашли в её организме целый букет инфекционных заболеваний — от холеры и бубонной чумы до сибирской язвы и свиного гриппа. А ей хоть бы хны — никакого вреда. Её накачали антибиотиками, и она спокойно дожила остаток века под надзором Фонда. Да, тоже «Безопасный», хотя целую деревню выкосила.

— Но опасность могут представлять даже аномальные объекты, которым и номера не присвоили, — продолжил Василий Афанасьевич. — Однако это не значит, что они недостойны внимания Фонда. Наоборот, он тратит на незначительные объекты и явления куда больше человеко-часов, чем на крупные. По одной простой причине: их намного больше. Каждый день в мире происходит что-то странное: без всякой причины пропадают люди, на полях появляются круги, на весь город раздаются звуки исполинских труб. Такие объекты или явления могут остаться абсолютно незамеченными. Недавно мы поставили на содержание экстрамерный гараж, которым один мужик пользовался полжизни. Сколько вещей бы он туда ни ставил — место в гараже всё никак не кончалось. А он даже не заморачивался по этому поводу, да и зачем: гараж хороший, вместительный. А потом он решил его продать, и его купил один из сотрудников Фонда. Удачная покупка, правда? Ему не только деньги за гараж вернули, но ещё и премию выплатили. Но представьте, что было бы, купи его обычный человек. Он быстро бы осознал, что гараж нарушает евклидову геометрию. Провёл бы опыты, рассказал друзьям, а те — своим друзьям, и так далее. А вскоре об этом знает весь город и местные СМИ. Массовая обработка населения амнезиаками, запуск ложной истории. Обычно, именно так рождаются городские легенды. Такие маленькие аномалии намного страшнее огнедышащих «кетеров» о шести ногах, потому что их куда сложнее отследить. А ведь они в одночасье легко могут разрушить режим секретности Организации. Это значит, что Фонду, каким мы его знаем, придёт конец. Ему придётся выйти из тени. Его администрации — ответить на неприятные вопросы и передать контроль над аномалиями гражданской власти. Возникнут вопросы о сотрудничестве мировых правительств с Организацией, что приведёт к резкому обострению политической обстановки. Возможно, начнутся революции со всеми вытекающими. Тысячи людей потеряют рабочие места, в том числе и мы с вами. Но самое страшное — связанные организации, с которыми мы воюем уже не одно десятилетие, захватят власть над миром аномалий. Я не думаю, что у ГОК хватит сил сдерживать Церковь Разбитого Бога или Повстанцев Хаоса в одиночку. Именно поэтому мы должны продолжать делать то, что мы делаем. Спасибо, у меня всё.

Все зааплодировали. Несколько человек обступили Василия Афанасьевича полукругом и начали наперебой задавать ему вопросы. Только Сергей молча покинул аудиторию, понуро склонив голову.

Наступило лето. Сергей решил взять отпуск. Ему часто приходилось работать сверхурочно и по праздникам, поэтому у него накопилось много отпускных дней. Сергей понимал, что отпуск необходим не столько ему, сколько жене и дочери. Елена стала ещё более молчаливой и задумчивой, чем обычно. В её взгляде читалось осторожное ожидание. Она будто бы спрашивала мужа: «Что дальше?». Она по-прежнему добро и нежно относилась к нему, но Сергей понимал, что кое-что в её поведении изменилось. Теперь Елена стала вести себя так, чтобы ненароком не задеть или не разозлить Сергея.

Его жена боялась его.

Эвелина была такой же послушной, как и обычно. Она стала меньше гулять и бывать в гостях у своих подруг. Сергей знал, что всё это делается ей же во благо, но однажды он поймал себя на мысли, что забыл, как звучит Эвин смех. В последнее время у них дома вообще никто не смеялся.

Орловы решили отправиться в домик в одной глухой деревне, который достался Сергею в наследство от матери. Их дом — слегка покосившийся дровяной сруб — стоял на самой окраине. До ближайших соседей было около получаса быстрым шагом. Там можно было перестать бояться, что об их тайне кто-нибудь узнает. Эва могла спокойно летать, и её бы никто не увидел. Елене хотелось отдохнуть от атмосферы всеобщей подозрительности и секретности, которая царила в Фокино. Ей надоело постоянно себя контролировать: следить за тем, чтобы не сболтнуть ничего лишнего подругам или родственникам. Она стала замечать, что не чувствует себя в безопасности даже в собственных мыслях: ведь если хотя бы половина всего того, что она знала о Фонде — правда, то ему ничего не стоит заглянуть к ней в голову. Временами ей казалось, что в Фонде о ней знают больше, чем она — о себе самой. Сергею просто хотелось порыбачить. Он больше любил ловить спиннингом, чем на удочку.

За те три года, пока Орловы не ездили в деревню, в домике скопилось много пыли, а сад зарос сорняками. Все дружно работали вместе, чтобы привести их в порядок. С чистотой пришёл уют, а с ним в семью Орловых вернулись участие и взаимопонимание.

Сергей и Елена много катались на лодке по небольшому прудику, густо заросшему кувшинками. Сергей лениво грёб по мутно-зелёной воде, а Елена пела песни, которые они оба знали ещё с юности. Они очень много говорили о прошлом, особенно о студенческих годах — вспоминали забавные истории, делились секретами, которые не решались открыть друг другу ещё тогда, много лет тому назад. Сергей мог долго изучать лицо Елены, когда она дремала, облокотившись о борт лодки. Он пришёл к выводу, что её глаза блестят всё так же ярко, как и в тот день, когда они познакомились.

А сверху, нежась в потоках тёплого восточного ветра, пахнувшего ромашкой и мятой, на них смотрела Эва, готовая в любую секунду стрижом устремиться вниз и со щенячьим визгом нырнуть в воду.

Эвелине позволили летать вокруг домика. Сергей шутил, что если она будет улетать слишком далеко, то он привяжет её на верёвку, приделает к ней хвост из старых разноцветных тряпок, и она будет болтаться в воздухе, как воздушный змей.

Эве очень понравилась эта идея.

Однажды она без предупреждения пронеслась над головой Сергея, растрепав газету, которую он сонно читал на прогретых солнцем ступенях веранды. Не успел Сергей окликнуть её, как она сорвала бельевую верёвку, на которой сушилась мокрая одежда, и взметнулась с нею под облака. Пока на Сергея сверху сыпались носки и футболки, он уже серьёзно задумывался о том, на сколько дней Эва останется без десерта. Но Елена смягчила ожесточение Сергея: в конце концов, что плохого в невинных детских шалостях?

Как бы ни было радостно Сергею, чем ближе был конец отпуска, тем больше он думал и меньше отдыхал. Вернулись старые приступы тревожности, когда он начинал ходить из одного угла комнаты в другой без всякой цели. Чтобы погасить вспышки тревожности, он начал разводить цветы. Это его успокаивало.

Сергей понимал: рано или поздно им снова придётся вернуться в Фокино, под неусыпный надзор Фонда. Первого сентября Эва снова пойдёт в школу, и остаётся молиться, чтобы она от восторга не взлетела прямо на линейке перед доброй сотней людей.

В энциклопедии я прочитала, что все птицы летают по-разному. Глухарь почти не летает: он живёт на земле. Если ему грозит какая-нибудь опасность, то он делает несколько мощных, но редких взмахов. Колибри же делает до семидесяти взмахов в секунду. Это называется виб-ри-ру-ю-щий полёт, по-моему. Когда ястреб пикирует, он может разгоняться до двухсот километров в час. Это даже быстрее, чем папа ездит на машине. Некоторые птицы летают кругами — они планируют, используя потоки тёплого воздуха. Полёт синицы похож на волну — она немного взлетает вверх, а потом отдыхает, планируя.

Мне кажется, что я похожа на стрижа. Это одна из самых быстрых птиц. Он может летать весь день и ни капельки не устать. Он даже спит в воздухе. Ему нужно всё время летать, чтобы выжить — кормится он только на лету. Если он остановится, то умрёт.

Сергею снилось пение малиновки. Он смотрел на неё через оптический прицел снайперской винтовки и чего-то ждал. Её нежные трели были сотканы из ласкового апрельского солнца и быстрого весёлого ветра. Но чем дольше Сергей слушал, тем громче становилась её песня. В неё стали вплетаться тревожные мотивы, которые вскоре вытеснили основную партию. Песня малиновки превратилась в ужасающую какофонию, будто бы кто-то одновременно царапал ногтями по грифельной доске и играл на скрипке ножовкой. Сергею было больно слушать, ему хотелось закрыть уши, но руки отказывались отпускать винтовку. В песне малиновки стали звучать жестокие нотки. Она будто бы винила его за что-то, издевалась над ним.

Сергей не выдержал и выстрелил. Он тут же проснулся, но оглушающий клёкот никуда не пропал. Он заполнил собою всё пространство до горизонта. Казалось, что он даже дышит им.

Сергей вылез из гамака и посмотрел на небо. Там был целый рой птиц. Они заслоняли собой солнце и отбрасывали тень на землю.

Впереди всех летела Эвелина. Описав круг вокруг дома, она опустилась на землю. Птицы заполнили собою весь сад: некоторые из них расселись по деревьям, другие взлетели на крышу дома, остальные медленно кружили над Эвиной головой. Десятки, сотни самых разных птиц.

Сергей не знал названий большинства из них. Было несколько сов с безразличным взглядом методичного убийцы; царственные орлы с размахом крыльев в человеческий рост; маленькие юркие птахи, которые проносились мимо так быстро, что их даже не удавалось толком разглядеть. Из-за кустов вышел окутанный в лазурь и изумруд павлин и встал сбоку от Эвы, раскрыв свой драгоценный хвост.

— Папа! Я хотела познакомить тебя с моими новыми друзьями.

Сергей мучительно пытался понять, спит он или бодрствует.

— Эва, что… что происходит? Это ты всё сделала?

Сергею пришлось кричать, чтобы перебить птичий гомон. Эва сделала им знак, и все птицы затихли. Наступала пугающая тишина.

— Папа, тут так скучно! У меня совсем нет друзей. Мне не с кем летать. Вот я и решила позвать их. Я решила, что если я могу летать, как птица, то и петь смогу так же красиво. Я не думала, что у меня получится, но мне так сильно этого захотелось, что мечта сбылась.

— Мечта?

— Да, я загадала заветное желание. Вчера я увидела падающую звезду. Извини, что не рассказала тебе — ты же знаешь, тогда не исполнится.

Сергей всё понял. Ему стало невыразимо грустно, но вместе с тем как-то легко.

Он направился домой.

— Птичка моя, сегодня мы уезжаем. Пойдём домой, надо кучу всего переделать перед отъездом.

— Что?! Уже? Так нечестно!! А как же мои новые друзья? Мы сможем взять их с собой?

— Нет, доченька. Птичкам придётся остаться здесь. У них же есть детки, правда? За ними надо ухаживать.

— Мы можем и их с собою взять. Я — птичья королева. Стоит мне только приказать им, и они сделают всё, что я захочу. Смотри.

Эва щёлкнула пальцами, и все птицы взметнулись и разлетелись в разные стороны. Хлопанье крыльев был таким громким, что Сергей боялся, что в домике вылетят окна. Ураган взметнувшейся пыли на некоторое время ослепил его.

Он взял дочь за руку и повёл к двери. На пороге их уже ждала мертвенно бледная Елена.

— Пойдём, поможешь маме собрать вещи. Не упрямься. Есть вещи, которые просто необходимо сделать. Просто необходимо, — сказал Сергей, посмотрев на жену.

Сергей и Василий Афанасьевич сидели в столовой и пили чай.

— Василий Афанасьевич…

— Какой я тебе Василий Афанасьевич? Вася. Ещё раз так меня назовёшь — на бумажную работу переведу.

— Просто ты мой начальник, сам понимаешь, неудобно как-то. К тому же, мы на работе.

— В первую очередь я твой друг. А потом уже начальник. Давай, рассказывай, что стряслось.

— Тебе не кажется, что все птицы куда-то исчезли? Я иду по городу и не вижу ни голубей, ни ворон, ни синиц. Будто бы их и не было никогда.

Василий Афанасьевич почему-то сел к Сергею вполоборота и как-то ощутимо поник.

— Не знаю, Серёж. Экология плохая, наверное.

— Но ведь голуби и вороны приспособлены к жизни в городе. Чем больше мусора — тем лучше. Да я и не сказал бы, что в Фокино грязно. Тайга кругом. Да, кстати, гулял недавно по лесу — там тоже птиц нет. Странно всё это.

— Не парься ты из-за ерунды, зима же. Все птицы улетели на юг. Лучше в окно выгляни: воздух свежий, солнце светит, снег блестит. Красота! Почему бы нам не отправиться на лыжах кататься на выходных? Лыжи любишь?

— Обожаю.

— Ну вот, и жену с собой захвати.

— Жаль, у нас детей нет, столько веселья было бы! Я в детстве только так круги вокруг лыжной базы нарезал — уйти не мог, пока не обморожу себе все.

— Да ладно тебе, Серёжа, какие твои годы! И жена у тебя ещё молоденькая.

— Если бы ты только знал, как я хочу ребёнка. Дочку. Мне кажется, я бы стал отличным отцом.

— Я уверен, ты был бы лучшим папой на свете.