SCP Foundation

Дождь, едва различимый в предрассветных сумерках, тихо стучал каплями по улице, когда рассвет вскоре должен был начать освещать этот заброшенный район. Перегоревшие уличные фонари когда-то заливали светом дворы перед домами, полными семей и друзей, но сейчас здесь живут лишь сброд и те, кто считается более несчастными, чем сброд. В этот час между днём и ночью бледный мужчина, шатаясь, подошёл к одному из зданий. На его худом теле болтался кусок брезента — единственная защита от дождя. Стороннему наблюдателю он показался бы обычным бездомным бродягой, который искал место для ночлега (или участия в чём-то более плохом, если наблюдатель был бы циником). Но странник не случайно выбрал именно это здание. У него была цель.

Тяжёлая деревянная дверь громко заскрипела, когда человек вошёл и упал на пол, не в силах подняться после своего путешествия. Он поднял голову и осмотрелся. Когда-то это покосившееся старое здание было библиотекой, великим учреждением, где кто угодно мог получать знания. Но время и вандалы оставили свой отпечаток: разорванные на части книги валялись повсюду, шкафы были опрокинуты, а стены покрыты граффити или разрушены. Слабый мерцающий свет, находившийся в задней части здания, разгонял тьму внутри него — единственный след цивилизации в этом обезлюдевшем месте. Человек вздохнул с облегчением и не без труда встал на ноги, сняв самодельное пальто и обнажив неухоженное тело. Запутанные чёрные волосы обрамляли исхудалое, невыбритое лицо. Он был одет лишь в майку-алкоголичку и грязные джинсы. Всё тело его казалось слабым и немощным, за исключением левой руки, которую заменял сложный механизм из шестерней и других деталей, которые частично заменяли плечо и с величайшей точностью повторяли руку. Стараясь не упасть, мужчина подошёл ко входу в подсобку и проник внутрь.

Комната не была похожа на остальную часть здания: она была очень чистой, но немного сырой из-за дыр в крыше. В каждом углу комнаты стояло по свече, которые и освещали остальное здание (город уже много лет назад отключил этот район от сети). Шкафы, в которых когда-то стояли книги, были превращены в самодельные кровати для утомлённых путников. На одной из них лежал ещё более нищий человек, чем мужчина, вошедший в комнату. В центре комнаты, на пьедестале, располагалась бронзовая миска, украшенная изображениями шестерней и молотов. В дальнем левом углу, за столом библиотекаря, который был единственным оригинальным предметом мебели в комнате, сидел старик и читал книгу. Желая не разбудить человека в противоположном углу, странник тихо сказал:

— О-отец Вильямс?

Старик поднял голову и посмотрел поверх очков в сторону двери, чтобы узнать, кто назвал его по имени. Тепло улыбнувшись, он подозвал странника к столу и ответил:

— Алекс! Заходи, присядь! Я тебе всегда рад!

Пока Алекс подходил к столу, Отец Вильямс заметил, что глаза Алекса покраснели и набухли, будто он недавно плакал. Отец Вильямс грустно про себя вздохнул — он, как ему казалось, понял, зачем Алекс пришёл к нему.

Алекс поставил стул у стороны стола, противоположной той, с которой сидел Вильямс, и сел.

— Отец, я… я… — Это всё, что он успел пробормотать перед тем, как расплакаться.

Отец Вильямс терпеливо дожидался конца рыданий, но он не был удивлён. Алекс пришёл с ним, когда у него отнюдь не всё было в порядке: ни друзей, ни семьи, ни дома, да и смерть поджидала за поворотом. Отец Вильямс помнил тот день, когда Алекса приняли в лоно их кустарной церкви, когда он прогнал страх и любопытство перед озарившими его текстами Разбитого Повелителя. Отец Вильямс знал, что Алекс был силён духом, но даже самые сильные души изувечены Пересборкой, и даже спустя месяцы разум Алекса всё ещё восстанавливался после крещения.

Алекс вздохнул, вытирая слёзы руками, и принял подобающий вид. Он глубоко вздохнул, прежде чем снова заговорить:

— Отец Вильямс, мне нужно с вами поговорить. Я нарушил заветы нашего Повелителя, мне в голову лезут еретические мысли, от которых я хочу избавиться. Пожалуйста, помогите мне.

Отец Вильямс немного помолчал, а потом заговорил:

— Алекс, ты один из самых правоверных прихожан, которых я знал за всё моё время служения Повелителю. Прости мне моё неверие, но я не считаю, что ты мог бы совершить что-то, что обидело бы Его.

— Я… Я знаю, Отец, и я как никто хочу в это поверить. Но это… Я… эти мысли… я…

Отец Вильямс поднял руку, чтобы мягко прервать пормотание:

— Я понимаю, Алекс. Пожалуйста, расскажи мне, что тебя беспокоит.

Алекс глубоко вздохнул:

— Отец, я чувствовал себя как дома в этой церкви гораздо сильнее, чем где-то ещё за всю мою жизнь. Мысль о том, что наш Повелитель любит нас, успокаивает меня сильнее всего на свете. Наш Повелитель так много сделал для меня… — Алекс затих и, сгорая от стыда, опустил голову. Но до того, как Отец Вильямс захотел прервать его, он вновь заговорил. — Именно поэтому я и пришёл к вам, Отец. В писании говорится, что Он любит меня, но… но за что? Зачем Ему любить меня? Я ведь всего лишь никому не нужный бездельник, который даже не может справиться с Пересборкой, так почему… — Голос Алекса превратился в шёпот, — …зачем бы он меня полюбил?

Через мгновение тишины Отец Вильямс уже сообразил, как он раз и навсегда сможет убедить Алекса:

— Покажи мне свою руку, Алекс, — Мягко сказал Отец Вильямс, протягивая руку, чтобы взять запястье странника. Замешкавшись, Алекс поднял свою правую руку. Улыбнувшись, отец Вильямс произнёс: — Нет, Алекс. Твою другую руку.

Алекс бережно положил свою механическую руку на стол, и Отец Вильямс осторожно изучил её. Великолепно изготовленный завет Повелителя позволял забыть, что когда-то на его месте располагалась больная, едва двигавшаяся конечность, которую её обладатель использовал лишь чтобы вводить токсичные вещества в безумной попытке отыскать что-то приятное в повседневной жизни. Алекс был грешным, он должен был очистить себя, ведь его рука была проводником греха. Даже теперь священное масло, использовавшееся для Воссоздания руки Алекса (вместе с гнилыми придатками других верующих) надёжно хранились в ящике стола Отца Вильямса для последующего их помещения в священный сосуд в центре церкви — так проводился ритуал очищения от болезней.

Отец Вильямс бережно осмотрел руку и убрал одну из крайних шестерней:

— Так. Попробуй пошевелить рукой, Алекс.

Шестерни на плече начали двигаться, как и обычно, но в локте движение обрывалось, и предплечье с кистью застыли, не шевелясь. Алекс начал паниковать, безуспешно пытаясь поднять руку. Шестерни бешено вращались, пытаясь произвести движение.

— Алекс, пожалуйста, успокойся. — Примирительно сказал Вильямс. Алекс поднял глаза и посмотрел на Отца Вильямса, изучавшего вынутую шестерню.

— Интересно, не правда ли? Такое маленькое может влиять на столь большое.

Отец Вильямс посмотрел на Алекса:

— Когда мы молимся нашему Повелителю, мы не просто почитаем мёртвую машину, которая о нас не знает и не заботится. И не слушай еретиков, которые об этом говорят. Мы отдаём Богу наши души, которые делают нас… нами. Его не называют «Разбитым Богом», потому что Он не какой-то там робот, требующий физического ремонта. Он называется «Разбитый Бог», потому что каждый из нас, наши души — отсутствующая его часть.

— И именно поэтому, Алекс, ты и не должен бояться потерять расположение нашего Повелителя, потому что ты так же нуждаешься в Нём, как и Он в тебе. Потому что у тебя и Него одна и та же душа. Я Ему нужен так же, как и все мы. Он тебя никогда не разлюбит, потому что, как и твоя рука с этой шестернёй, Он не может быть без тебя. И если ты останешься один и подумаешь, что ты ничего не можешь дать нашему Повелителю, вспомни одну вещь: — Отец Вильямс опустил глаза и вставил шестерню обратно на её место, а потом вновь посмотрел на Алекса. — Даже что-то маленькое необходимо для того, чтобы собрать что-то большое.

Алекс вновь попытался поднять свою руку, и на этот раз она двигалась, как ни в чём ни бывало. Алекс взглянул на Отца Вильямса и улыбнулся:

— Спасибо, Отец. Мне теперь гораздо лучше.

Алекс встал, пожал руку Отцу Вильямсу и ушёл, теперь уже пружинящей походкой. Отец Вильямс тихо засмеялся, возвращаясь к книге, которая была писанием древней религии, тем не менее содержавшем много хороших отрывков, наводящих на мысли о Повелителе. Этот молодой человек был похож на самого Отца Вильямса в молодости. Возможно, когда Алекс придёт в следующий раз, он подумает о его присоединении к духовенству из Церкви. В книге старик нашёл свой любимый отрывок, который он пробормотал вслух для себя:

— Смирите себя, находясь под могучими руками Бога, ибо в нужное время Он призовёт вас. Дарите ему всю свою заботу, ибо Он заботится о вас.