Они будят меня посередине ночи. Я думаю, что сейчас середина ночи. Их лица искажены ужасом, и я интересуюсь, сбросили ли русские наконец бомбы.
Я готов, говорю я им. Я готов. Просто дайте мне минуту, я должен одеться. Я не могу найти свою одежду.
Все в порядке, говорят они мне, но их лица говорят, что все не в порядке.
Вылетели ли бомбардировщики, спрашиваю я. Пожалуйста, скажите мне, что бомбардировщики уже вылетели. Пожалуйста, скажите мне, что у нас все еще есть возможность второго удара.
Все в порядке. Пожалуйста, попытайтесь сохранять спокойствие.
Сохранять спокойствие? Где моя одежда? Где моя одежда?!
Я знаю, что должен сохранять спокойствие, но я не могу. Поскольку я знаю, что это моя вина. Поскольку я спал на работе.
Расслабьтесь, говорят они мне (нет, я не расслаблен, я напряжен, очень напряжен, почему я так напряжен?). Вы знаете, кто я?
Этот ужасный вопрос. Коварный. Всегда один и тот же итог - Вы не знаете, Вы не подходите. Проверка.
Вы - люди, в которых я нуждаюсь прямо сейчас, говорю я им. Просто мне нужно одеться. Я не могу встретиться с этой проблемой лицом у лицу, если я не одет. Моя одежда наверху? Я зову Нэнси. Нэнси?
Я ищу лестницу, но кто-то уничтожил лестницу, на нее сбросили атомную бомбу, второй этаж моего дома исчез в ядерном пламени первого удара.
Вы должны были разбудить меня ранее, говорю я им, все хуже, чем я думал.
Один из них начинает светить фонарем мне в лицо, и меня посещает ужасное чувство, что я не нахожусь у себя дома. Такое происходило в последнее время.
Вы знаете, какой сейчас день, спрашивают они меня? Кто президент?
Я думаю, что президент - это я.
Как больно падать.
Я знаю.
Я осознаю, что мне холодно. Я на улице?
Вы отправились на утреннюю пробежку, говорят они мне. Вы спотыкнулись и упали.
А. Так вот какое падение они имели в виду.
Я знаю, что он будет здесь с минуты на минуту. Он уже наверное стоит за моей спиной. Мой постоянный компаньон, родом из этого тумана. Я никогда не вижу его лицо. Он носит вещь, которая закрывает лицо, капюшон, как на Старом Юге 1. Половина американцев все еще ненавидит …, ой, ой.
Он всегда со мной, с тех пор, как я видел одну вещь. Вращение, колеса, синематограф, кино. Движущиеся картинки, на которых я говорю. Произношу речь. Я не помню, что произносил такую речь. Я заметил это в первый раз.
Я смотрел это шесть раз. Каждый раз разная, но всегда начинается одинаково.
На днях в Восточной Комнате Белого дома во время встречи кто-то спросил меня, знал ли я обо всех людях, которые молились за президента. И я должен был сказать, "Да. Я чувствовал это. Я верю в молитвы заступников."
Но я не мог не сказать тому корреспонденту после того, как он задал вопрос, что - или по крайней мере сказать им, что если во время молитвы он слышал короткие гудки, то это потому, что я стоял перед ним в этот момент.
Мне кажется, я понимаю, что чувствовал Авраам Линкольн, когда сказал, "Мне много раз хотелось пасть на колени из-за подавляющего чувства, что мне некуда идти."
Некуда идти. Это просто я, стою здесь.
Я попросил расшифровку стенограммы исходной речи. Мне будет с чем сравнивать, сказал я. В конце концов все так запуталось в моем мозгу, что я не понимал, где запись, а где реальность, где те слова, которые я мог сказать в действительности.
Больше десяти лет назад решением Верховного Суда из уставов 50 штатов были вычеркнуты положения, защищающие права будущих детей. Принудительные аборты уносят жизни до полутора миллионов будущих детей в год.
Вся иудейско-христианская традиция неправильна? Текущий опрос показывает, что пять из шести американцев казнят через распятие на кресте. Планета Земля будет подвергнута повторной переработке. Я должен признать, что я снова нахожусь здесь.
Марксизм-ленинизм - фактически вторая самая старая религия, впервые зародившаяся в Эдемском Саду, когда Искуситель произнес: "Сами станете как боги."
В прошлом году я спроектировал поправку к Конституции, восстанавливающую ритуалистическое людоедство в память о мертвом боге. Я старше, чем звезды. Диктатор, который собирает самое мощное оружие в мире в своей собственной стране. Я приказываю Конгрессу начать последний Холокост.
Я думал, что если посмотрю кассету достаточное количество раз, то закончу там, где начал. Возможно я - лишь одна из записей, которую потихоньку режут невидимые ножи, которая превращается в статические помехи, а все, что я должен был сказать, разрушается временем и пылью.
Я смотрю, как из моей щеки вырывают кусок мяса, а на шее появляется ужасная рана. Мою душу делит напополам Берлинская стена. Тот я, который смотрит кассету, внезапно понимает, что он больше не смотрит кассету, что все это произошло несколько лет назад.
Пожалуйста, не причиняйте мне боль, говорю я, я просто хочу пойти домой.
Никто не пытается причинить Вам боль, говорят они. Вы в безопасности. Но я не говорил с ними. Я слышу шелест его рясы из черной мешковины.
После того, как я посмотрел кассету, я узнал больше о том, что они сделали. Нечто. Камень под зданиями. Сотни вещей, скрытых в темноте, которая может поглотить мир. У русских есть то же самое, сказали они. У нас лучше получается сдерживать их, чем у вас. Деловые встречи, переговоры с британцами, уже ничто не поможет. Я думаю, что Маргарет поняла это. Как же это больно. Когда ты бессилен.
Я ничего не сказал, когда увидел его в первый раз. Стоял позади Джорджа на встречах. На пресс-конференциях. У моей кровати. Из кончиков его пальцев выходили провода, скрывавшиеся в глубине земли, молнии текли в его венах, из-под капюшона раздавался немой крик. Все время я слышал собственный голос, декламировавший речь, которую я никогда не произносил.
Пусть маленькие дети страдают. Родившиеся в крови, грязи и боли в вечной тюрьме, охваченной темнотой, где обитают вороны. Мы выиграем войну с терроризмом. Встань и иди!
Когда он уходит, то каждый раз забирает с собой маленький кусочек меня. Он берет его у меня, смотрящего на экран, прячет где-то в другом месте. В конце концов останется лишь человек на записи, изрезанный во время речи.
Я призываю вас остерегаться искушения гордостью – искушения чувством блаженного возвышения себя над всем сущим и наклеивания обвинительных ярлыков на обе стороны конфликта, игнорирования фактов истории и агрессивных поползновений Империи Зла.
Я оборачиваюсь и вижу его, скрытого капюшоном, с головой, поднятой в небо. Он стоит на ящике, раскинув руки в стороны. Это и есть оно, говорит он мне, это и есть твой мир.
В наших руках находится сила, с помощью которой можно создать мир заново. Мы начинаем бомбежку через пять минут. Помехи, бесконечность. Пять минут до полуночи. Аз есмь оружие массового поражения.
Боже, помоги мне, кричу я, и мужчины вокруг тянут меня за полы халата, куда-то волокут меня, пытаются успокоить меня.
Там есть женщина, и я думаю, что это может быть Нэнси, но я не могу вспомнить. Он тоже забрал ее с собой. Он схватил меня и отдал людям, которых я не знаю и чьи слова я не могу одобрить.
Это мой мир.
Боже, помоги мне! Боже, храни Америку!