Дай мне провести тебя через кристальные пески,
вниз по этой серебряной реке.
И тогда я покажу тебе,
Что мы все – творения Его рук.
Художник давно наблюдал за Течением, но никогда не видел ничего подобного.
Течение, источник всякого ведомого ему творения, долго направляло его творческий путь. Он знал, когда следует дать Потоку течь из его разума до самого кончика кисти, из неясной пустоты с белым туманом в реальность, в которой он жил. Он знал, как изменить его течение, как использовать его напор, чтобы сделать свои творения реалистичными, или даже сюрреалистичными. И он думал, что нет в мире ничего такого же прекрасного, как Течение.
Возможно, он ошибся, когда решил прийти сюда послушать проповеди священников и узнать побольше об этой чуждой вере. Церковь механизмов и металла - так о ней говорили. Он думал лишь о том, чтобы использовать её как способ заставить Поток течь, открыть свои глаза и начать что-то иное. В конце концов, ему всегда нравились работы в стиле стимпанк, а вещи, предлагаемые Церковью, не сильно от него отличались.
Но теперь художник стоит в реке, изменившейся до неузнаваемости. Бледные туманы остались, но теперь они смешались с горячим, бушующим паром. Русло реки, в котором он стоит, некогда объятое пустотой, теперь сделано из шестерён и металла. Снизу струятся красота и сияние, непохожие ни на что виденное им ранее.
Он моргает, и ему кажется, что его чувства обманывают его, но как только он открывает глаза, сцена изменяется, и он видит нечто ещё более невероятное.
Он всё ещё стоит в Течении, но теперь смотрит за пределы реки. Он видит величественный заводной механизм, все шестерни которого вращаются в стройном ансамбле. Он также видит Течение, больше не текущее сквозь привычную ему бездну, но несущееся по трубопроводам огромного механизма, петляющее с каждым движением Машины. И его глаза едва ли в силах целиком охватить движение потока. Латунные структуры кипятят реку, с поверхности механизма поднимается горячий пар. Из глубин механизма слышен гул шестерён.
Мгновенье он чувствует себя шокированным и потерянным, ослеплённый увиденной сценой. Но через секунду он моргает вновь и возвращается на реку, где струи бесконечного Течения вьются у его ног. Ментальное речное русло, однако, остаётся: теперь оно сияет ещё ярче и слегка трясётся. Он нагибается, чтобы зачерпнуть воды.
Но воды нет.
В ментальном русле, созданном великой машиной, сквозь обжигающий пар безостановочно течёт река ртути.
Художник начинает своё творение с новой сцены, которая долго не покидала его разум и появлялась в его снах. Он отбрасывает кисти и краски, окружив себя шестернями, трубами и проводами. Он чувствует тиканье внутри себя.
Он работает, как обычно, лишь заменив бумагу и карандаш на латунь, железо и серебро. Он собрал части вместе в художественном стиле, и Течение шепчет, и гудит Машина, и одна шестерня идеально вписывается в другие. Он никогда не знал, как строить механизмы, но работает так, будто был наделён этим умением с рождения.
Проведя рукой по блестящей поверхности, он снова видит серебряную реку, бегущую, бурлящую и падающую по резным бороздам в механизме латунной машины. Он говорит нежные слова своей работе и мечтает, чтобы грандиозная машина услышала его и однажды заговорила с ним.
Но он ошибся.
В своём желании подражать богу он создал лишь чудовищ. Гудящие машины выходят неправильными. Механизмы не тикают или неверно поют свои песни; конструкции разваливаются или двигаются неуклюже. Он желает запечатлеть красоту часового механизма из своих снов, как это делали мастера Ренессанса, изображая святых духов и богов, но он видит лишь то, как сильно мешают ему его несовершенные умения.
Художник перестаёт творить. Он убирает инструменты и материалы и закрывается в комнате, позволив своему разуму течь по быстрой реке. Он плывёт несколько дней, пока неровные берега русла не проникают к нему под кожу, гудящий звук – в его слух, а ртуть, струящаяся по реке - в его вены.
И тогда он начинает видеть.
Художник делает глубокий вдох и ныряет в серебряную реку. Её русла больше нет, а сама река больше напоминает океан. Машина гудит, словно оркестр.
Металлические части, протыкающие его кожу и входящие в его плоть, должны причинять боль, но он её не чувствует. И пока он собирает шестерни и вставляет их внутрь себя почти механически, Течение толкает его всё дальше.
Это его цельное, окончательное произведение. Его кровь заляпала пол, но он видит лишь текущую ртуть; его плоть вспорота и разрезана на части, но он видит лишь движение механизма.
Когда он вставляет последнюю шестерёнку, раздаётся тихий щелчок, и он понимает, что настал нужный момент. Он встаёт, выпрямляется и чувствует движение механизма внутри, будто это совершенно естественно. Течение усиливает свой бег, Машина поёт ещё громче, и он чувствует, как поёт с Ним дуэтом.
— Дело завершено, — художник выдыхает в последний раз. — Я — произведение Его искусства.
| ХАБ |