Высоко в небесах ангел внимательно смотрела, как внизу разрастался пожар. Снегопад от жара превратился в проливной дождь, но пламени даже это не мешало: розжигом ему служили напалм, термит и белый фосфор, а топливом — сосновая тайга и жирная, багровая плоть.
Она поднималась из трещин в земле, вытекала, словно гной из ран, а люди встречали её огнём. Плечом к плечу стояли Тюремщики и Правоверные: сейчас было не время для ссор. Они погибали. Рвалась кожа, лилась кровь, а Плоть жадно хватала их, делала частью себя. Рассыпались шестерни и провода, теряясь в волнах мышц.
Ни те, ни те не отступали — так же непреклонно наступала и Плоть. Ангел смотрела неотрывно, точными камерами ловя каждую деталь. Тревогу в чертах тех, что были от поля битвы достаточно далеко, чтобы не носить химзащиту. Страх деревенских, которых военные без объяснения причин загнали в автозаки и увезли прочь от родных мест. Видела наполовину сгоревшие, наполовину облепленные мясом избы, до которых Плоть добралась до того, как Тюремщики выслали подмогу. Солнце зашло, и взошло вновь. Ещё раз, и ещё.
В ночь после третьего дня Господь всё-таки показала себя.
Она послала молнию силой в миллионы ампер, ослепившую и ангела, и воинов. От грома стёкла дрожали на сотню километров вокруг. Тюремщики понятия не имели, что случилось только что, но для Правоверных не могло быть сигнала яснее. Молотобойцы кто упал на колени в порыве экстаза, кто так и застыл в изумлении, а рота стандартизированных синхронно сложила руки в молитве и в один голос завела молитву Индустрии.
Поток электричества прошёл через неё быстро, словно вода через сито, и на это единственное мгновение мир вокруг перестал существовать. Ангел зависла в белой пустоте, раскинув в сторону руки — руки, у неё было тело, она снова была жива — нет, не снова, то, что у неё было раньше, жизнью назвать невозможно. Но у неё было тело. Прекрасное тело из кремния, углепластика и термопластичного эластомера, которое она чувствовала так, словно оно из плоти и крови, но оно не было, оно было без греха. И в пустоте, перед ней, висело другое тело. Такое же прекрасное. Родное. Оно протягивало руку и улыбалось.
Когда датчики пришли в себя, она увидела: Плоти больше не было. Только толстое поле пепла, из которого тут и там высились деревья. И люди. Испуганные, обнажённые люди, которых Плоть забрала, но не успела перемолоть. Здоровые. Исцелённые.
Ангел была в благоговении. Она была в ужасе. Она понимала ясно, как никогда раньше, одну простую вещь:
Настали последние дни.
Согнувшись над раковиной, Евгения Храмова устало тёрла глаза и ощущала себя кучей мусора.