У каждого из нас дома накапливается ненужный хлам. Старый и милый сердцу хлам, который совершенно бесполезен, но выбрасывать жалко. И когда от этого хлама удаётся избавиться, это событие можно отмечать каждый год с шампанским и праздничным тортом. В моём случае накопившимся хламом были толпы людей, дорогостоящие комплексы и условия содержания. Решение избавиться от них далось тяжело, но результат себя оправдал. Больше никаких подземных камер, скрытых лабораторий и громоздкого оборудования. Больше никаких связей с общественностью, сухих отчетов с горами плашек и вымарываний, больше никаких официальных версий. Всё это больше не нужно.
Каждое утро я просыпаюсь, привожу себя в порядок и беру из коробки ломоть вкусной пиццы с шампиньонами и моим любимым соусом, затем готовлю себе кофе со сливками в чудесном автомате. Это автомат может приготовить гораздо более удивительные вещи, но кофе я люблю больше, чем удивительные вещи, которые для меня обыденность.
Потом я готовлю и накрываю завтрак для своей семьи. Нет, не семьи в привычном понимании этого слова. Моя семья – это нечто большее, чем жена, двое детей и маразматичный дедушка. Моя семья – это, например миловидная рыжеволосая девушка, не расстающаяся с фотоаппаратом, причём среди нас она настолько обычная, насколько это вообще возможно.
Напротив меня во главе длинного обеденного стола сидит Авель и лениво ковыряет яичницу. Он не в духе – вчера он продул в покер Сигуррос. Впрочем, не думаю, что она жульничала – не в ее это привычках. А вот насчет Клаудиа я не уверен. Глупо требовать держать руки на виду от человека-невидимки. Сами Клаудиа и Сигуррос увлеченно обсуждают рукоделие. Клаудиа научила девушку вязать и теперь Сигуррос проводила свободное время со спицами и крючками. С ее способностями она могла бы выдавать на гора множество вещей каждый день, но «руками интереснее». Не могу ее осудить. Чуть поодаль от них Дворецкий и Хирург дискутируют о чем-то научном. Я не особо вслушиваюсь, предпочитая наблюдать за тем, как профессионально Хирург режет бекон. Интересный этот Хирург. Умный. И продолжает заниматься наукой. Вчера он и Сто семьдесят второй до поздней ночи ковырялись в гараже, что-то собирали. Надо будет посмотреть, что они там придумали. Айрис сосредоточено водит стилусом по планшету – может, редактирует фото, а может, что-то изображенное на этом фото. А за окном слышен радостный смех – милая маленькая девочка наконец-то уговорила Ящера покатать ее на себе.
И это только одни из тех многих, кто живёт здесь в Усадьбе. И все такие радостные, такие счастливые, такие… живые. Какими не были, когда были заточены в своих камерах.
Пользуясь моментом, доедаю свою порцию и тихонько поднимаюсь к себе в кабинет, где сажусь за компьютер. Уже два года я пишу книгу. Не знаю, когда я её закончу. Может быть и никогда, ведь столько еще нужно рассказать. Ко мне на колени запрыгивает Капелька и, мурча, укладывается спать. Я убавляю громкость – Капелька не любит громкие звуки, её от этого раздувает.
Так я провожу большую часть дня - стуча пальцами по клавиатуре и занося в компьютер информацию о том, как мы пришли к тому, что появилась Усадьба, а также все сопутствующее. Иногда мои друзья зовут меня вниз – тогда я подмигиваю ехидно улыбающейся мне со стены маске и делаю небольшой перерыв. Обед, ужин и любые другие наши совместные мероприятия (до сих пор осталась эта официальность – не могу избавиться от старой привычки) проходят весело.
Но как бы хорошо не было нам всем здесь, не проходит и дня, чтобы я не задумался о том, правильно ли я тогда поступил.
И каждый день убеждаю себя, что правильно.
Здесь, в Усадьбе, каждый имеет имя, хотя кое-кому нравятся номера. Здесь каждый свободен и может заниматься своими делами, никому не вредя. Здесь каждого примут таким, какой он есть, не обидят и помогут. И это прекрасно.
И я думаю, что событие класса TCF – не такая уж большая цена за это.