Данная статья является переводом, требующим вычитки, и ещё не проверялась модерацией.
Страница может содержать стилистические ошибки и смысловые неточности.
Architect 12/08/20 Срд 03:48:52 №982732
Начальная школа "Higher Minds"
Обычно я не пишу на подобных форумах, так что заранее прошу прощения у тех, кому моя манера письма покажется несколько вычурной. Я воспринимаю себя как человека приземлённого и рационального — не как участника Паранадзора, — однако моя жизнь раз за разом умудряется отдалиться от рационального настолько, насколько это возможно. Я вырос в Нью-Джерси — в закрытом жилом комплексе, где обитают как уже давно состоявшиеся богатые семьи, так и те, кто только-только обрёл финансовую независимость. У каждого такого сообщества есть нечто, что их объединяет: а именно не имеющее конца и края состязание, участники которого пытаются доказать друг другу, что их социальный и академический член больше, чем у других. А принимают в этом участие родители, вовлекая своих ничего не подозревающих детей во взрослые интриги и выталкивая их на арену, где идёт бесконечная битва за превосходство. Ребёнок пробует себя во всех видах спорта, пока не находит тот самый, где он мог бы себя проявить. Игровые часы с другими детьми организовываются исключительно с целью расположить к себе тех, кто находится выше в пищевой цепи. Дружба насильно обрывается, и некоторые семьи изгоняются из таких сообществ по порою раздутым до невероятных размеров причинам. О том, чтобы отдать ребёнка — независимо от его возраста — в государственную школу, не может идти и речи.
Я ходил в начальную школу "Higher Minds" — в ту, что на картинке. Видите фреску? Вы точно знаете, кому принадлежит данное учреждение. "Higher Minds" — претенциозная «альтернативная» школа для «одарённых» детей. Такие школы выступают за экспериментальные методы преподавания и за свободное обучение. Насколько мне было известно, таких школ в округе было как минимум три, но моим домом была "Higher Minds". Мне нравилась эта школа. У меня не было друзей, однако когда тебе семь, ты не обращаешь на это внимание да и не особо беспокоишься об этом. Я занимал себя, чем мог: играл в одиночестве, читал «книги для шестиклассников» и многим другим. Я был слишком мал, чтобы заметить назревавший развод, всё дальше и дальше отталкивавший моих родителей друг от друга; или чтобы понять, по какой причине учителя звонили мне домой, обеспокоенные отсутствием у меня контакта с другими детьми. В целом, у меня было счастливое детство.
В начале третьего года учёбы — а именно в первую его неделю — весь наш класс, состоявший примерно из сорока учеников, должен был пройти стандартное тестирование. В класс вошли двое одетых в костюмы мужчин и передали учителю дипломат и пачку листов. Я никогда не видел этих людей ранее, и их ледяное, безэмоциональное поведение пугало настолько, что мне было страшно смотреть им в глаза. Сам тест вызывал ещё более неприятные чувства. Задания были абсолютно бессмысленными: на картинке с четырьмя кругами нужно было найти квадрат; был рисунок лежащего на дороге человека, которого, судя по всему, сбила машина, и нужно было ответить, сможет ли он снова встать; была последовательность случайных чисел с пустым местом под ними, куда нужно было вписать «выделяющиеся», по нашему мнению, числа; было множество странных изображений, рядом с которыми находились вопросы, наподобие тех, что задают в тесте Роршаха. На тест ушло около двух часов, включая перерыв на обед. Мужчины в костюмах ушли, и вскоре я забыл об этом событии.
Кажется, именно тогда я и начал видеть сны про птицу. Говорю «кажется», потому что я не очень хорошо помню, что происходило после теста. В общем, мне снилась птица: самый обычный голубь, занятый самыми обычными голубиными делами. Каждый раз во сне я смотрел на него с разных точек: с моего заднего двора, из окна школы или дома моей бабушки — откуда угодно. В какой-то момент голубь падал, будто раненый: иногда его шея неестественно изгибалась, а порою из его распоротого брюха вываливались внутренности. Я протягивал к птице руки, гладил её, и она начинала исцеляться, с каждым моим прикосновением оживая всё больше. Как только голубь возвращался к исходному состоянию, он улетал, а я просыпался. Видел этот сон я где-то раз в неделю. Может, чаще.
В один из последующих дней после обеда ко мне подошёл мистер Б. — мой учитель. Он привёл меня в кабинет директора, где уже находились пятеро моих одноклассников. Нам сказали, что в связи с нашими «выдающимися» результатами тестирования было решено, что мы будем участвовать в программе углублённого изучения под названием «ДАР» — сокращение от «одарённые». "Higher Minds" и так была школой для «одарённых», и я не понимал, в чём смысл ещё большей «одарённости». После этого нас отпустили, и остаток дня прошёл как обычно.
Уроки ДАРа были довольно личными, если можно так выразиться. Нам вшестером давали куда больше свободы, чем другим классам. Мы смотрели фильмы и играли на музыкальных инструментах, а порою обсуждали самые разные темы на протяжении часов. Сложно представить более идеальную среду для привития любви к учёбе и к школе. Мисс П. — наш единственный учитель — изо всех сил старалась соответствовать требованиям программы углублённого изучения: она преподавала классическую литературу, мировую историю и даже высшую математику, однако её методы были необычными. В начале дня она просила нас сесть в круг и, взявшись за руки и закрыв глаза, попытаться как можно лучше вспомнить снившийся накануне сон, чтобы рассказать о нём классу. Когда мы проходили Гамлета Шекспира, она сказала, что желание Гамлета взять всё в свои руки, несмотря ни на что, было проявлением его лучших качеств. Мы также изучали завоевателей, рядом с именами которых был эпитет «Великий». Нам было сказано стать воплощением их взглядов, их стремления к успеху, перенять их желание не зависеть ни от кого, кроме их самих. Нам дали «прозвища», которые были как-то связаны с историческими личностями, организациями или событиями. Я был назван «Аполлоном», уверен, из-за снов, о которых я подробно рассказывал на утренней медитации. Мы изучали религию, и некоторые моменты преподносились как факты: чудеса, ангелы, джинны — нам недвусмысленно намекали, что они существуют, хоть они и были названы иначе. Чем бы мы ни занимались, разговоры раз за разом возвращались к обсуждению непостижимых сил. Для маленького меня всё это было слишком уж странно, однако эти занятия научили меня очень многому — именно в этот период моей жизни я получил больше всего знаний.
По пятницам у нас были «свободные дни»: мы устраивали вечеринки и смотрели фильмы, а перемены были длиннее. Ну, по крайней мере, во второй половине дня. Всё это было своеобразной наградой за то, через что нам приходилось проходить в первой половине. Сначала были разные тесты в медпункте, после чего появлялся один из тех мужчин в костюмах и устанавливал что-то вроде полиграфа. Была поверка зрения, где мы надевали специальный шлем и читали абстрактные символы и буквы: все они были наложены на фотографии природных и городских пейзажей и мировых достопримечательностей. Далее шла проверка слуха: нас просили разобрать слова, звучащие на крайне высокой частоте. Причём когда я снимал наушники, я совершенно забывал, что только что слышал. И наконец нам предстояла встреча с тем, что мы называли не иначе как «Швабра».
В первую такую пятницу, когда мы закончили с медпунктом, мисс П. отвела нас в школьный подвал. Из источников света там была лишь свеча, стоящая посреди длинного коридора, в конце которого находилась синяя дверь, вероятно, ведущая в кладовку. Я очень хорошо помню, как мисс П. сказала: «Чудовища существуют. Вы войдёте в эту дверь и встретитесь с одним из них. Друг за другом». Она сказала представить, как выглядит находящееся за дверью чудовище, и ушла, оставив нас совсем одних. Следующие полчаса мы выдумывали историю о призраке школьного уборщика, чья душа была прикована к швабре. История нелепая, однако тусклый свет, мрачная атмосфера и впечатлительный ум сделали своё дело: не могу сказать за других, но мне стало страшно. И вот когда мы хихикали, пытаясь скрыть страх, вернулась мисс П. и сказала начинать. Притворная смелость развеялась, и первая из нас, шагнув за дверь, закрыла её. Мы ждали. Спустя минут десять мисс П. сказала заходить другому, а потом ещё одному. В конце концов очередь дошла до меня. Со слезами на глазах я открыл дверь и отключился.
Помню совершенно чёрную комнату и прикосновение железных наручников и кожаных ремней к моей коже. Помню мимолётные ощущения ползающих по телу насекомых. Помню повторяющийся раз за разом символ. Помню ужас, не сравнимый ни с чем, что я переживал до этого. Помню, как с ноющей головой просыпался в объятиях мисс П., шепчущей, что я прекрасно справился. Помню, как я быстро забывал обо всём этом с помощью сладостей. Помню, как это происходило каждую пятницу. Помню и не смогу забыть.
Architect 12/08/20 Срд 03:50:32 №982733
Начальная школа "Higher Minds"
И только позже, намного позже я осознал всю жуткую неправильность программы ДАР. Воспоминания о синей двери и ужасами, находившимися за ней, — о причине моей травмы — воспоминания обо всём этом едва живы. О них с такой лёгкостью можно было забыть. Однако они беспокоили меня. Достаточно сильно, чтобы в прошлом году заставить меня обратиться к психотерапевту, специализирующемуся на памяти. Ну, на самом деле, у меня были и другие причины, но восстановление этих воспоминаний стало главной задачей как для врача, так и для меня. У нас начало получаться последние пару месяцев благодаря относительно новой методике восстановления памяти, и воспоминания начали потихоньку становиться всё отчётливее. Ниже я опишу то немногое, что мне удалось вспомнить.
Я заходил в синюю дверь, где меня тут же хватали и швыряли на стул, и приковывали к нему. Мужчина в костюме говорил, что всё будет хорошо и что я должен смотреть в экран, после чего включался проектор. Изображения на экране всегда были ужасающими. Роящиеся насекомые, искажённые лица. Шум стоял такой, что казалось, будто он в моей голове. Я плакал, а пытка продолжалась. На экране каждые пару секунд мерцал символ. Фракталы, мёртвые животные. Вновь символ. Кошмарные образы. Моя мать, поливающая цветы. Пожар в доме. Символ. Мужчина в костюме подходит к экрану. На лице у него символ. Символ вместо лица. Безопасность. Чувствую иглу в плече — через неё течёт моя кровь. Спокойствие. Символ развеивает страх. Кто-то диктует числа. Наконец меня отпускают. Я в классе. Всё в порядке. Я не помню символ. Я знаю его, но не могу вспомнить.
Помню, когда всё это прекратилось: в понедельник 10 мая 2004 года — в день, когда погибли мои родители. Я, как обычно, играл в саду после школы: копался в земле, создавая поле битвы для моих игрушек лего. И тут я заметил, что незнакомый человек смотрит на меня с той стороны забора. Неподалёку был пляж, так что он мог показаться обычным туристом, однако я был напуган. Я забежал домой и рассказал о нём родителям. Но, конечно же, когда мы вернулись посмотреть, там не было никого, кроме идущих с пляжа людей вдалеке, ни один из которых не был похож на того незнакомца. Где-то в пять вечера приехали мои бабушка с дедушкой: их позвали присмотреть за мной, так как тем вечером мои родители хотели съездить поужинать одни. Остаток дня я провёл в своей комнате, задёрнув шторы. Я стоял в углу, чтобы держать всю комнату в поле зрения. Ближе к одиннадцати бабушка с дедушкой позвали меня и, не объясняя причин, поехали со мной в больницу. Пьяный водитель. Мама умерла. Папа в критическом состоянии. Он не доживёт до утра. Я не знаю, зачем меня привели.
Я сидел вместе с дедушкой в зале ожидания и плакал ему в плечо. Дальше плохо помню. Я остался один, когда дедушка пошёл проведать отца. Я будто был в страшном сне. Сотрудник больницы отвёл меня в какую-то тёмную комнату, освещаемую единственной лампочкой, что висела над хирургическим лотком. Рядом с ним на столе лежала разлагающаяся птица. Мне жестом показали, что нужно сделать, будто бы я и так знал. У меня не было выбора, так что я подчинился. По моему лицу текли слёзы. Я поднёс руки к птице. Ничего. Мне сказали: «Делай как обычно», — и я вновь попытался. Ничего. Я продолжал плакать. Свет упал на сотрудника больницы, и я увидел тот символ. У меня всё никак не получалось. Я не знаю, как долго я там просидел. В конце концов мне сказали вымыть руки, и я ушёл. Я никогда не рассказывал об этом дедушке.
Спустя пару дней я переехал к бабушке с дедушкой. Они решили перевести меня в государственную школу, чтобы сменить обстановку и помочь мне справиться с утратой, так что я покинул "Higher Minds". Порою я размышляю: что было бы, останься я там? Мне перестала сниться птица, а весь ужас, что я переживал в подвале школы, стремительно померк на фоне трагедии, с которой я так и не смог смириться. И хоть со временем стало намного проще, я не оправился до конца. Здоровье моё оставляет желать лучшего. Чтобы занять себя, я работаю в магазине. Большую часть свободного времени я ухаживаю за бабушкой — это меньшее, чем я могу отплатить ей. Я пытался исследовать «Higher Minds», образовательные программы для одарённых и всё, что с ними связано, однако безрезультатно. Я никому не рассказывал об этой школе, кроме психотерапевта. Я также пытался связаться с другими участниками ДАРа, но они впятером будто исчезли: ни в социальных сетях, ни в государственных архивах о них нет ни слова. Кому интересно, я могу назвать имена. И вот на той неделе мы с врачом совершили настоящий прорыв, и, на самом деле, именно по этой причине я решил написать сюда.
Я разрушил стену, не позволяющую моей памяти достигнуть символа. Я часами пытался нарисовать его, и в конце концов мне удалось изобразить нечто, что вызвало отклик. Отличия есть, но всё же очень похоже. Глядя на рисунок, я испытываю тепло и спокойствие и не могу оторвать взгляд.
Что это за символ? И почему я был настроен чувствовать себя в безопасности вблизи него?
Ratkinning 12/08/20 Срд 03:59:02 №982736
Годная РИЖД. Треды про школы для одарённых уже явно перегибают.
JKull 12/08/20 Срд 04:02:27 №982738
r/nosleep упал что ли или что лол