«О пережитом мною вчера боязно даже писать – нет таких слов, какими бы я мог поведать вам о существе, встреченном мною на пороге заброшенной лютеранской церкви близ озера Сент-Мер. Однако я не могу избавиться от абсурдного и парадоксального желания записать подробно всё произошедшее. Мне кажется, что только так я избавлю себя от бремени воспоминаний об ужасах, которые неподвластны осмыслению. В конце концов, даже в таких экстраординарных обстоятельствах я не перестаю быть писателем, что, в каком-то роде, значит не более чем тот банальный факт, что я не могу перестать писать».
День 26. Уолтер Эссекс.
Он слышал голоса. Тихие и громкие, мягкие и грубые, непрерывно, ежесекундно, то уходящие на задний план и превращающиеся в неразличимый шепот, то занимающие все возможное пространство его скромного ума, днем и вечером, вечером и днем, безо всякой остановки, а всего более ночью. Лепет голосов обретал четкость в густой, тягучей субстанции его кошмарных снов, превращаясь в ясную и понятную речь. Каждое утро Уолтер Эссекс просыпался, зная, что наконец-то понял, что хотят сказать ему голоса, понял, но забыл. Это бы не столь тяготило его, если бы он сам не внушил себе мысль, что они покинут его усталый разум только тогда, когда он поймет, что они хотят сказать ему.
Сейчас голоса едва слышно шептали у него в голове. По привычке он прислушался и едва удержал себя от разочарованного вздоха.
Найди монстра, пока змея не съела свой хвост. Отличай слова от вещей. Почини уже наконец эту проклятую микроволновку. Мимесис - основа метода. Вачински едва ли имела отношение к работе доктора Эйземанна. Монстр и город это не совсем разные вещи.
Снова все то же. Утром репертуар голосов не блистал разнообразием, повторяясь изо дня в день. Радовало только то, что после этой бессмысленной тирады голоса на несколько часов превращались в едва различимый шепот, вплоть до прибытия письма от Эдмунда Мандервилля, его друга-писателя, выбравшего мрачный тихий город Гримстоун в качестве места своего жительства. Уолтер считал, что Эдмунд ошибся, полагая, что сможет отыскать в таком месте, как Гримстоун, вдохновение. Даже для написания готических и, в общем-то, упадочных новелл, которые столь любил его друг, требовалась энергия и живость, которая напрочь отсутствовала в Гримстоуне.
Пейзаж вокруг подавлял. Город стоял в тени тихих мрачных холмов, на которых едва пробивалась растительность. Лес неподалеку являл собой чахлое, запустелое место, где и в лучшие годы трудно было отыскать дичь. Река неподалеку пересохла, а единственная дорога, ведущая из города, медленно переставала быть дорогой, утрачивая очертания и превращаясь в колею из грязи, по краям которой бурно расцветала сорная трава.
Под стать природе были и обитатели города. Пейзаж лиц и нравов подавлял едва ли не больше, чем окружающая унылая природа. Однажды за обедом Эдмунд сказал Уолтеру, что природа - это суть внешнее, от нас мало зависящее и всецело переданное в руки Господа, поэтому все, что мы можем сделать - так это пожать плечами и смириться с тем, что вокруг нас лишь мерзость запустения, а над нами лишь подернутое изорванными тучами небо. Но вот люди, говорил Эдмунд, театрально воздевая палец к тем самым изорванным тучам - это другое…
И действительно. Нельзя было сказать, что именно окружение подавило жителей города, превратив их в ворчливые тени, ступающие по Гримстоуну, словно призраки, отказавшиеся от всех надежд и радостей, которые могла бы подарить им жизнь. Нет, старики говорили, что жители были нелюдимами и бирюками даже тогда, когда на холмах росли деревья, а река еще не высохла. Даже тогда, когда чужакам случалось попасть в город по относительно ухоженной дороге, местные встречали их с неохотой.
Единственным, что выделялось на фоне царящего вокруг уродства, внешнего и внутреннего, было небольшое озеро на краю города, носившее красивое имя Сент-Мер. Заросшее плакучими ивами, находящееся неподалеку от заброшенной лютеранской церкви, оно представляло собой каплю красоты и благородного покоя в море ветхих зданий и апатичных жителей.
Иногда появляются разрывы, порожденные конфликтом разных смыслов или иными, неясными для нас причинами. Это может привести даже к изменению ключевого названия.
Из раздумья его неожиданно вырвал четкий и громкий голос, продекламировавший очередное бессмысленное послание. Почему так рано? Разве голоса не должны начать говорить только тогда, когда посланник принесет письмо от Эдмунда Мандервилля, а это всегда происходит в районе двенадцати дня? Сейчас же только девять. Однако… Уолтера поразил испуг, все мысли разом вылетели из головы и он почувствовал как мир вокруг начинает кружиться.
Но откуда я…
Из странного состояния, в которое он впал, его вывел стук в дверь. Взяв себя в руки, он встал и заставил себя пересечь комнату и открыть дверь. Перед ним стоял мальчишка лет двенадцати и протягивал ему запечатанный конверт.
- Вам просили передать. От Эдмунда Ман… Ман… - на какое-то время мальчишка застыл, будто неспособность произнести фамилию Эдмунда вогнала его во что-то вроде транса. - Маннерхейма. Он..
хотел очень срочно вас видеть
- Он хотел срочно меня видеть, да, да, я знаю… Спасибо за то, что передал мне письмо, - рассеянно проговорил Уолтер, собираясь захлопнуть дверь.
- Писака сказал, что вы дадите мне монетку, - жалобно заканючил мальчик.
- Да, да, держи. - Уолтер пошарил по карману и машинально протянул мальчику мятую купюру.
Мальчонка попробовал монету на зуб, довольно улыбнулся и вприпрыжку направился вниз по улице. Уолтер же подошел к своему рабочему столу, дабы прочесть, что имеет Эдмунд сообщить ему о монстре. Пока он искал в старинном секретере нож для вскрытия писем, голоса продолжали свою неумолчную песнь, в этот раз гораздо более ясную, чем обычно.
И тогда наступает нечто вроде афазии, ни один способ лечения не помогает. Оно произойдет ночью, у озера, с роковой неизбежностью. Мы назвали это узловыми точками. Он нас не видит. И вся королевская рать не может Шалтая, не может Болтая, Шалтая-Болтая…
Голоса замолкли ровно в тот момент, когда он вскрыл плотно запечатанное письмо и принялся за чтение.
Прежде чем ты начнешь читать основное содержание моего письма, я хочу известить тебя, что с того самого момента, как судьба занесла меня в этот злосчастный, умирающий город, я ни в чем не находил большего душевного покоя и умиротворения, чем в беседах с тобой. В те редкие часы, которые я проводил в твоей компании, удушливая атмосфера города отступала и меня посещало почти забытое мною вдохновение. Иными словами, ты прекрасный друг, чего нельзя сказать обо мне. Прежде чем ты начнешь возражать, замечу, что этим письмом я, в каком-то роде, подвожу нашу дружбу. Ведь наиболее верным духу дружбы решением было бы не говорить тебе ничего из того, что изложено в этом письме, которое, боюсь, может принести несчастье нам обоим. Увы, мне не чуждо ничто человеческое и, в данном случае, под человеческим я понимаю вполне объяснимую трусость и желание опереться на дружественную руку.Однако отбросим лишние предисловия. Уолтер, ты давно твердил мне, что с городом что-то не так, понимая под этим, впрочем, достаточно приземленные вещи. Ты крепко стоишь на земле, и это придает тебе уверенности, которой я, будучи писателем, лишен. Убедительность твоих теорий о социальных и экономических причинах упадка Гримстоуна, буду честен, затуманила мой разум, однако теперь я вижу более ясно. То, что я собираюсь тебе сказать, вызовет у тебя закономерное сомнение, однако я прошу отнестись к этому настолько серьезно, насколько ты способен.Чудовище обитает в Гримстоуне. Лишенное формы, оно скользит по улицам города и снам его обитателей, везде оставляя свои следы. Оно невообразимо и неописуемо, Уолтер. Но кое-что о нем все же можно сказать. Тварь обитает в озере около церкви и по ночам покидает его, отправляясь в город. Оно что-то делает с людьми и городом. Оно виновато во всем. Я бы написал, откуда я это знаю, но, боюсь, что к этому моменту ты и так считаешь меня сумасшедшим, поэтому я не буду усугублять твои подозрения. Жду тебя у себя в ближайшее время. Полагаю, что, даже если ты не поверишь в мой рассказ о чудовище или сочтешь это дурной шуткой, ты так или иначе придешь убедиться в моем здравомыслии. Жду. И еще раз прошу прощения.
Уолтер встал и начал нервно ходить по комнате. Неужели удушливая атмосфера Гримстоуна так сильно повлияла на чувствительный разум Эдмунда? Или ему настолько скучно, что он решил развлечься столь глупым образом? Стоит ли ему, Уолтеру, отправляться на Бойлер-стрит, улицу, на которой Эдмунд снимал квартиру? Уолтер машинально подошел к окну, открыл его и выглянул на залитую солнцем улицу. Его внимание привлек странный прохожий, остановившийся ровно под его окном. Он стоял и смотрел прямо на него. У него было неестественно бледное лицо с длинным крючковатым носом, но особенно выделялись глаза. Они были белесые, будто подернутые туманом.
- Уолтер Эссекс, теперь ты знаешь о чудовище, которое бродит по улицам твоего города. Собираешься ли ты что-то с этим делать? - хриплым голосом произнес таинственный человек.
Уолтер опешил. Он чувствовал, будто ему снится бредовый сон и стоит ущипнуть себя или сделать еще какую нелепицу, как он тут же проснется. В смятении он отошел от окна, сел на стул в кухонной комнате и судорожно вздохнул. Может, это часть его бреда, безумия с голосами? Новый виток кошмара, в котором он однажды проснулся? В этих лихорадочных размышлениях Уолтер провел несколько минут. Неожиданно в голове появился ясный и четкий образ фрактала. Но… что такое фрактал? Уолтера охватила паника, он почувствовал, как стены сжимаются вокруг и в страхе рванул к окну и посмотрел вниз. Видение не исчезло и все так же стояло внизу, ровно под окном. Только теперь его очертания стали несколько размыты. Кривой длинный нос исчез, и старое черное пальто изменилось на теплый свитер и легкую куртку.
- Уолтер Эссекс, странные силы наделили тебя даром видеть то, что другим не дано. Видеть истинный облик этого города и его обитателей. Как ты им воспользовался? - странный человек продолжал монотонно говорить, будто и не заметив, как Уолтер отходил от окна.
Тем временем мир вокруг менялся. Странные фантасмогорические строения появились на горизонте, предметы, чьего назначение Уолтер не мог понять, возникали одни за другим прямо в его комнате, пространство вокруг искажалось, улицы расширялись, обрастали все новыми строениями, переходами, знаками и иными признаками некой чужой, поразительно неестественной реальности. Уолтер ошалело смотрел на испещренные множеством окон монументальные строения, странным образом заместившие привычный пейзаж Гримстоуна, смотрел, пока не понял, что, по-видимому, сам находится в одном из таких строений. Он стоял во внешней части дома, выходившей прямо на улицу. Обернувшись, он встретился взглядом с человеком в странном одеянии, который стоял в той же комнате, что и он. Этот человек сосредоточенно устанавливал какое-то странное устройство на стену рядом с Уолтером. Когда их взгляды встретились, тот быстро отвел глаза.
- Где я нахожусь? Где я, блять, нахожусь? - Уолтер истерически вскрикнул, сам не понимая к кому обращается.
Наша цель - перейти через Совиный ручей, прервать цикл. Эдмунд Мандервилль, мы сделали ставку на него. И в чем разница? Скажите уж тогда, в чем здесь отличие? О пережитом мною вчера боязно даже писать.
- Уолтер Эссекс, ты находишься в Гримстоуне, мрачном городе с древней историей. Историей более древней, чем ты можешь предположить, - странный человек говорил одновременно с хором голосов в голове Уолтера.
- Где находится Гримстоун, черт тебя дери? - Уолтер чувствовал, будто сходит с ума, что еще чуть-чуть и он разорвется, исчезнет, превратится в кого-то другого.
- Гримстоун находится в окружении тихих мрачных холмов и умирающих лесов. Единственная река в округе засохла, а дорога, по которой можно было бы уехать, начала утрачивать очертания и потихоньку превращается в колею из грязи, по краям которой растет сорная трава, - голос человека оставался на удивление спокойным.
- Будь ты проклят, я спрашиваю не о том! Гримстоун - это где? Америка, Европа, Азия? Где мы находимся? На каком… на каком языке мы говорим? - вопросы вылетали изо рта Уолтера будто автоматически.
- Не важно. Важно то, что Гримстоун пойман в петлю, схвачен чудовищем, которое питается временем. Вы ходите по кругу, повторяя одни и те же действия, поскольку вовне не осталось ничего. Все время заполнено днем из истории упадка городка под названием Гримстоун, а вы, его жители, обречены раз за разом повторять события этого дня. Вас лишили истории, оставив вам только бессмысленный ход времени.
- Что… Что ты несешь? Организация же… - Уолтер перестал соображать, что говорит.
- Но выход есть. Ты видишь цикличность, Уолтер, просто предпочитаешь не замечать. Выслушай Эдмунда Мандервилля. Он знает способ, каким можно одолеть чудовище. Мы надеемся на…
Мир вокруг начал гаснуть и Уолтер утратил себя. Он почувствовал, как его тело падает на пол. Последним, что он услышал, был лихорадочный шепот голосов в его голове.
Подай мне те ножницы, дорогой… друг, в любых обстоятельствах я писатель… необходим второй уровень допуска к… Эйземанн, метод работает, и мы будем его использовать, хватит с нас дешевой… мы вживим… метафизики… единственное, что выделялось на фоне царящего вокруг уродства - это озеро…
Экстренное сообщение внутренней сети [УДАЛЕНО]: 20.05.2018.
…на данный момент аномальные события того же характера повторились в следующих местах:
- США, Нейплс, штат Флорида
- Российская Федерация, Богородск, Нижнегородская область
- Российская Федерация, Снежинск, Челябинская область - АНОМАЛИЯ УСТРАНЕНА
- Китайская Народная Республика, Алтай, автономный район Синьцзян
- Соединенное Королевство Великобритании, Карнарвон, историческая провинция Уэльс
Вероятность существования неизвестных Фонду событий крайне высока. Не исключено, что мы имеем дело с…
День 27. "Забияка" Оливер.
Уличную тишину нарушил громкий звук удара и, если от пресловутой уличной тишины что-то и осталось, то и это было уничтожено последовавшим за ударом громким хныкающим плачем. Крупный малец отпустил мальчонку, которого до этого грубо прижимал к стене, и тот заплакал еще более отчаянно. "Забияка" Оливер, как он сам предпочитал себя называть, уже давно усвоил, что требуется поддерживать свою репутацию. В том числе и так.
- Че, малявка? Как меня зовут? А, повтори? Я сказал, повтори, - в голосе явно чувствовалась неприкрытая злоба, сдобренная порцией той странной детской жестокости, в чье существование иные взрослые никогда не поверят.
Малявка лишь хныкала, а этот результат никак не удовлетворял Оливера. Он схватил того за ухо, его возраст и рост позволяли легко сделать это, и сильно потянул.
- Ну че, говори, как меня зовут! Буду тянуть, пока не скажешь, - судя по выражению лица Оливера, эти слова действительно соответствовали его намерениям.
Мальчик, видимо, тоже это понял и тихо, почти робко, сказал:
- Заика.
Как ни странно, на Оливера это оказало какой-то успокаивающий эффект: он отпустил мальчика, поправил рукава и посмотрел на него уже не как на пойманного жука, чья участь - быть брошенным в муравейник, а иначе, другим взглядом, взглядом, на который способны только дети, которые познали ту истину, что есть существа еще более маленькие, жалкие и беззащитные, чем они сами. Заученным взглядом превосходства.
- Ты, драный ты кусок дерьма, надеюсь, хорошо запомнил как следует меня называть, - голос Оливера стал спокойным, а тон приобрел менторские нотки, - а, понял? Если я еще раз услышу… - Оливер погрозил малявке кулаком. - А теперь мне пора, одна важная персона с Эбби-Стрит попросила меня передать письмо и дала мне за то пару монеток. Это писатель, зовут Эдмунд Ман… Ман…
Оливер запнулся. Он отчаянно пытался проговорить нужное слово, но ничего не выходило. Как и всегда. В сознании возникала какая-то пустота и, казалось, какое усилие ни прилагай, слово не выйдет наружу. Но самое ужасное - время. Когда это происходило перед другими людьми, Оливеру казалось, что он попадал в ловушку, казалось, что время просто откажется идти, и он навсегда останется в этом мгновении, содержащем лишь непонимающий взгляд собеседника и беспощадный укол стыда. Вся бойкость куда-то исчезла, и он почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он отвернулся, прежде чем малявка успела бы заметить его нерешительность, и торопливо пошел прочь, борясь с желанием бежать отсюда так быстро, как только может.
Он не понимал, куда направляется, и не замечал ничего вокруг себя, частично из-за слез, которые все-таки хлынули из глаз. Оливер не был заикой, но у него были странные проблемы с речью. Иногда он забывал значения привычных слов или был не в состоянии выдавить из себя ни звука. В эти минуты он чувствовал, что его разум совершенно пуст. Он никому не признавался, но, когда он забывал слова, он забывал и самого себя, и весь окружающий мир. Его отец считал, что Оливер является обычным тупицей, но сам Оливер каким-то образом понял, что он страшно болен. Ночами он боялся заснуть, поскольку думал, что поутру он проснется в том пустом, бессмысленном мире, чей облик являлся ему в моменты его затмений, мире, из которого вырвали все слова. Со временем страх и непонимание родили жестокость, и…
Он сам не заметил, как оказался у двери человека, которому ему было нужно доставить письмо. Он вытер рукавом лицо, что, правда, лишь размазало слезы, и постучал. Через какое-то время высокий мужчина с бледным, испуганным лицом открыл дверь и удивленно воззрился на Оливера. Прошла пара секунд, прежде чем Оливер достал из кармана письмо и протянул мужчине.
- Вам просили передать. От Эдмунда Ман… Ман… - затмение снова настигло его, и он оказался в знакомой пустоте, однако голос мужчины быстро вырвал его оттуда.
- Он хотел срочно меня видеть, да, да, я знаю… Спасибо за то, что передал мне письмо. Мальчик, Эдмунд дал тебе пару монет?
- Да, сэр, - уверенно сказал Оливер, после чего, не дожидаясь ответа, отправился прочь.
Что можно сделать с этой монеткой? Можно либо отложить ее до лучших времен, либо сходить купить сладостей в лавке Толстого Билла. Конечно, можно позвать кого-нибудь из друзей и сходить к отшельнику, живущему около озера, чтобы послушать его страшные истории о монстре, который по ночам похищает гримстоунских детей и относит их к мрачному, поросшему мхом камню на холмах, в честь которого, если верить отцу, и был назван город. Когда он был младше он часто бегал к камню с окрестными ребятишками. Те, кто хотели доказать свою храбрость, оставались ночевать у камня, а поутру рассказывали страшные истории об огнях в холмах и движении среди далеких деревьев. Оливер не верил этим историям, но мифы и легенды, которыми ребятня и взрослые окружили камень, могли внушить страх какому угодно скептику.
В размышлениях о приобретенном богатстве мальчик почти дошел до каморки, в которой они селились с отцом, как вдруг заметил, что вокруг стало неестественно тихо. Оглянувшись, он обнаружил, что город будто опустел. Вокруг не было ни души. Оливер испугался, сам не понимая почему, и хотел было со всей прыти пуститься домой, как вдруг услышал позади себя шаги. Он резко обернулся, но успел увидеть только, как нечто размытое ускользает в тень старых зданий. Мальчик было хотел окликнуть неизвестного, но тут заметил, что неизвестное стоит прямо перед ним.
У него перехватило дыхание. Он видел перед собой… нечто. Перед ним стояло нечто, для чего попросту не было подходящего слова. Оно не было ужасным, поразительным, нечистым, темным, ошеломляющим, пугающим, невообразимым или прекрасным. И речи не могло идти ни о какой форме или облике, образе или видении. Но оно каким-то пугающим образом все-таки было. Если бы Оливер был способен на сложные ассоциации, то он подумал бы, что, видимо, сейчас он столкнулся с чем-то вроде отражением света от стекла без самого стекла, со звуком рассекаемого клинком воздуха, которому не требовался клинок, с кошмарной улыбкой кота без всякого кота. Оливер не смог бы провести такие ассоциации, однако того, что он сумел понять сам, было вполне достаточно: перед ним стояло Чудовище, Монстр.
Оливер почувствовал невыносимый ужас, который был невыносим именно потому, что для него не было причины. Он не знал, сколько времени он провел в неподвижности, пока существо не совершило резкое движение к нему… нет, не движение… и не…
- Нет, нет, не над… не на.. ос…
Оливер пытался что-то сказать, однако слова покинули его, и он очутился среди белых пустых страниц своего сознания. Однако на этот раз все было иначе. Неожиданно пришло понимание. Все это уже было и будет еще раз. Для него не настанет ничего нового. Уже скоро он проснется в своей кровати и пойдет гулять по улицам Гримстоуна. Он отчетливо вспомнил двадцать шесть дней до этого, двадцать шесть дней гримстоунского пленения. Это успокоило его, ведь это значит, что сейчас не случится ничего ужасного, что чудовищность, которую он встретил, оставит его в покое, что он он будет жить и радоваться тем мгновениям, которые ему подарили.
Однако какое-то иное пугающее воспоминание таилось где-то на границе восприятия, нечто, что никак не давало ему покоя. Он медленно вспоминал тот самый день, который его разум так хотел утаить. Постепенно он вспомнил, что однажды, в один из бесчисленных повторяющихся дней, он выбрался из Гримстоуна и побывал в мире вовне. Эти воспоминания были блеклы, эфемерны, они почти отсутствовали, однако один образ уцелел на самой поверхности сознания, крепко вбился в подкорку Оливера и не хотел его отпускать.
Его бессловесный кошмар. Образ пустого бессмысленного мира, бескрайней неразличимости, поглощающей слова, вещи и людей. Мира вовне.
И тогда Оливер закричал.
Экстренное сообщение внутренней сети [УДАЛЕНО]: 22.05.2018.
Врожденные механизмы защиты (использовались SCP-███ и SCP-███): [НЕТ РЕЗУЛЬТАТА]
Процедура "Школьная программа": [НЕТ РЕЗУЛЬТАТА]
Процедура "Холодильник": [НЕТ РЕЗУЛЬТАТА]
Стандартные защитные прививки типов A, B и C: [НЕТ РЕЗУЛЬТАТА]
Экспериментальные прививки на основе [УДАЛЕНО]: [НЕТ РЕЗУЛЬТАТА]
Агенты фильтрации SB-1 и сопутствующая техника (см. [УДАЛЕНО]): [НЕТ РЕЗУЛЬТАТА]
Проект "Лазурное небо-2": [ОКАЗАННЫЙ ЭФФЕКТ МИНИМАЛЕН]
Амнезиаки классов A, B, C: [НЕОБРАТИМЫЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ. СМ. МЕД. ОТЧЕТ Д-Р АЛЕКСЕЕВА]
Все используемые методы, за исключением метода Эйземанна-Вачински, не оказывают эффекта. Предполагается, что…
День 28. Эдмунд Мандервилль.
Нет лучшего способа написать рассказ, чем принять тот простой факт, что ты написать его не в состоянии, у тебя нет ни верных слов, ни образов. Однако, как думал Эдмунд Мандервилль, можно даже назвать это его маленькой догмой, сей факт еще не повод отчаиваться, поскольку настоящий писатель, когда он понимает никчемность своих задумок, заключает пакт с судьбой, бездумно бросающей свои разноцветные кости, после чего надеется, что та выкинет нужную ему комбинацию. Писатель осторожно наблюдает за тем, как кости стучат друг о друга, перекатываются и переворачиваются, и ждет, когда те наконец замрут. И если он хороший писатель, то он понимает, что кости легли как раз так, как и нужно: все слова, события, персонажи, будто бы случайно брошенные на доску истории, оказываются элементами одной цепи. Ему остается только взять этот подарок, врученный ему хаосом обстоятельств, который свойственен нашему прекрасному миру, и начать писать.
Эдмунд Мандервилль, однако, не был хорошим писателем. Последний раз, когда он смотрел за тем, как безумная судьба бросает кости, он написал посредственный рассказ под названием "Мрак в саду Эмброузов". Ну, это он считал его посредственным. А читающая публика, понукаемая излишне раздражительным графом Эмброузом, не оценившим участие своей персоны в его готическом рассказе, сочла его рассказ отвратительной безвкусицей, презентовать которую в нормальном обществе отважится только полный кретин.
Поэтому, уязвленный в самое сердце общественным порицанием своего творчества, Эдмунд Мандервилль сбежал, так далеко, как только мог. На время, конечно, до того момента, когда его имя перестанет вызывать у жителей столицы бурю негодования. А там, возможно, он вернется и опубликует новый рассказ. Под псевдонимом, разумеется.
Всем своим знакомым Эдмунд, по простительным причинам, рассказал историю о пропавшем вдохновении, о важности для искусства окружения и атмосферы, об упадочности урбанизма как явления. В какой-то момент он и сам в это поверил и теперь действительно пытался отыскать в угрюмых пейзажах, окружающих ветхий Гримстоун, вдохновение для своей новеллы. Он придумал для нее сюжет и персонажей, однако работа шла крайне медленно, а новелла получалась сомнительного содержания. До этого дня.
Полчаса назад он отправил письмо Уолтеру, своему единственному другу в этой дыре. В отличие от большинства местных, Уолтер не был обделен каким-никаким образованием и, если не быть чересчур строгим, отличался вполне сносными манерами и вкусом. Вкус этот, однако, сильно портила поистине деревенская приземленность и чересчур практический склад ума, сложившийся за десятки лет тяжелой работы. Теперь оставалось только подождать, пока он придет, и ввести его в курс дела. Если он придет.
Эдмунд еще раз бросил взгляд на черновик своей новой повести. Сейчас он сгодится разве что в качестве мусора. Кто мог догадаться, что Гримстоун, этот нелепый, запущенный город, действительно даст ему вдохновение и даст его самым радикальным способом - сделает самого Эдмунда персонажем настоящей мистической истории? Сколько из писателей, пишущих о вещах сверхъестественных и непостижимых, действительно сталкивались с тем, о чем они пишут? Какой простор открывает такая встреча, какие возможности! Разве это не то, что ему требуется? Если и это не поможет, то лучше забыть о писательском деле.
Между тем, пока на такой исход ничто не указывало. После того, что рассказал и показал Эдмунду таинственный человек, написать что-то совсем уж плохое не выйдет никак. И все-таки, кто он? Представился чужеземцем, человеком извне, что, по-видимому, правда, на местного он не похож, да и всех местных Эдмунд знает. Откуда у него столь обширные познания обо всем, что происходит в Гримстоуне? О всех его жителях, об Эдмунде, Уолтере, в конце-концов, о Монстре. Эдмунд поежился, вспомнив, как незнакомец, в доказательство своих слов, небрежным жестом указал себе за спину, где таилось нечто… неразличимое. Именно так его, пожалуй, и можно охарактеризовать.
Видимо, этот человек - какой-то могущественный колдун. Иначе его бесстрашие перед лицом самого лика чудовищного объяснить нельзя. И именно ему, Эдмунду, этот посланник внешних сил дает миссию сразить бестию… сразить ее самым необычным способом, который только можно представить. Да, если всерьез воспринимать произошедшее, можно сойти с ума. И все же…
В дверь постучали. "Уолтер", - мелькнула быстрая мысль. Больше некому. Писатель поспешно прошел в коридор, открыл дверь и тепло поприветствовал своего друга, после чего пригласил внутрь. Уолтер молчал, подавленный какими-то своими мыслями. Вид у него был в высшей степени болезненный. Он будто бы прислушивался к чему-то, чего Эдмунд не слышал, постоянно на что-то отвлекался. Сам Эдмунд не знал, с чего начать, поэтому начал издалека.
- Как ты помнишь, я… ммм… ищу вдохновение. Так вот, спешу тебе сообщить, что я его нашел. У меня появилась идея новеллы, которая потрясет читающую публику. Новелла будет мистического характера, но с некоторым социальным элементом, как тебе нравится. Интересно?
Эдмунд ожидал, что Уолтер прервет его, спросит о письме, обругает или открыто назовет сумасшедшим, однако тот внимательно слушал. Писатель кашлянул и продолжил.
- Новелла будет называться…
- "Неразличимость", - Уолтер тихо проговорил название.
- Откуда ты… - Эдмунд был поражен и даже не пытался скрыть своего удивления. Он направил на Уолтера вопросительный взгляд, но тот только пожал плечами и жестом попросил продолжать. - Так вот, новеллу я действительно планировал назвать именно так. У названия два смысла. Я планирую, что по поводу первого смысла у читателя возникнут догадки сразу после начала чтения. Оно касается чудовища, я бы даже сказал, Чудовища с большой буквы, которое я намерен сделать героем своего повествования. Я пришел к выводу, что это слово, "неразличимость", прекрасным образом отражает суть этого монстра, а также суть ужасного как такового.
Эдмунд потянулся за стаканом воды на столе, краем глаза следя за Уолтером. Тот был неестественно бледен, но гораздо более неестественно выглядела некая настороженная внимательность, которая отпечаталась на его лице. Он ловил буквально каждое слово Эдмунда, оставаясь в высшей степени отстраненным. Таким писатель его еще не видел.
- Второй же смысл раскроется для читателей только в самом конце рассказа, - продолжил Эдмунд, отхлебнув воды, - но он тесно связан с первым. Когда герои победят то самое Чудовище с большой буквы, а они его непременно победят, ничего не изменится. Стоит пояснить, что местом действия я планирую сделать Гримстоун - это городок, в котором все застыло и все дни одинаковы. Ничего не происходит…
- Только бессмысленный ход времени, - растерянно проговорил Уолтер.
- Да, ты верно понял идею. Однако жители считают, равно как и герои, что как только Монстр будет повержен, что-то изменится. Ход времени возобновится, и Гримстоун восстанет из упадка и стагнации, вот что они думают. Пройдет несколько месяцев, и герои поймут, что Гримстоун остался прежним и они не могут отличить Гримстоун-без-Монстра от Гримстоуна-с-Монстром. Все те же косые взгляды и злоба, затаенная не пойми на кого. Новелла заканчивается сценой в которой один из героев, старый ученый, смотрит на звезды и видит не красивые огни в небе, а огромную бескрайнюю неразличимость. Его действия не изменили ничего. В общем, как-то так. Что думаешь?
Уолтер неуверенно вздохнул. Как интерпретировать этот вздох, Эдмунд не знал, поэтому продолжил говорить.
- Новелла будет небольшой, но достаточно насыщенной, наполненной разнообразными деталями и мелочами. Мне не хотелось бы, чтобы читатель смог легко увидеть полную картину.
- Лучше сделать концовку, где все будет разъяснено, - Уолтер наконец вставил слово. - Зная, как туманно ты иногда изъясняешься, могу предположить, что пишешь ты столь же туманно. Не советую надеяться, что есть хотя бы еще один безумец, который разберется в хитросплетениях твоей мысли.
- А есть ли безумец, который поверит, что все то, что я рассказал сейчас, является правдой? Более того, происходит прямо здесь и сейчас? В этом городе? - Эдмунд внимательно следил за Уолтером, однако, вопреки своим ожидания, не увидел на его лице ни раздражения, ни издевательской ухмылки.
- Боюсь, у меня нет выхода, кроме как поверить. Сегодня у меня была странная беседа, и собеседник утверждал, что в городе бесчинствует чудовище и что тебе нужна моя помощь, - Уолтер жестом прервал писателя, который подскочил и собирался что-то сказать. - Дай договорить. Я бы мог подумать, что мы оба стали жертвами жестокого розыгрыша, но голоса… Не суть. Кроме того, я чувствую, что с Гримстоуном, со всем этим проклятым городом, что-то не так. Впрочем, я уже почти смирился со всем этим безумием. Кое-что, однако, все еще не дает мне покоя. Что мы, черт возьми, должны делать, и почему ты, Эдмунд?
- О, если верить странному человеку, с которым я и, судя по всему, ты, говорил, то кое-что о чудовище знает старик, живущий возле Сент-Мер. Ну а что по поводу того, почему я… - на лице писателя расплылась самодовольная улыбка, - то позволю у тебя спросить: чья специальность - описывать неописуемое? Находить верные слова для того, что другие люди смутно чувствуют, но выразить не в состоянии? Друг, в любых обстоятельствах я писатель, и мое дело - писать. Моя задача состоит в том, чтобы рассказать прекрасную историю. Разве это не чудесно?
Личное сообщение куратору проекта "Совиный ручей" : 22.05.2018.
15.05.2018 18.05.2018 22.05.2018 Количество изменений за день ≈45-50 ≈40-45 ≈25-30 Количество противоречий за день ≈15 ≈6 нет Задействованные акторы 28 35 48 Вы ведь понимаете к чему все идет? - Э.
День 28. "Отшельник, знающий все тайны".
Тик-так, тик-так, тик-так. Мерный звук часов не нарушал густой тишины, которая, казалось, была неотъемлемой частью окружения. В комнате старика горела лишь одна свечка, а сам он сидел напротив и смотрел на нее белесыми, мутными глазами. Свет освещал черты его лица, делая видимым все морщины, старческие пятна и проплешины. Однако в блеклых глазах, если внимательно в них всмотреться, горел некий странный огонь, придававший всему лицу поразительную строгость, сосредоточенность, затмевающую все признаки старения. Если долго глядеть в это расплывшееся от течения времени лицо, говорили люди, можно было заметить нечто вроде мудрости, спрятанной за непритязательной внешностью. Скептики, впрочем, могли бы сказать, что все это было не более чем игрой тени и света, ведь отшельник почти не покидал дом, а те, кто видел его, видели его именно здесь, у неяркой свечи, постоянно горящей в сумраке его маленькой комнаты.
Прошло еще пару минут, прежде чем старик встал и, хромая, прошел к шкафу, откуда извлек две кружки. Зачерпнув в обе холодной воды, поставил их на стол, после чего подошел ко входной двери и убрал щеколду. Рядом с дверью стояло ведро, в котором тихо плескалась выловленная им рыба. Старик растерянно уставился на него, будто не зная, что с ним делать. Протянул было к нему руку, нерешительно, будто боясь чего-то, взял его. Подержал на весу минуту, вздохнул и поставил назад, после чего уверенным шагом направился назад к столу, к свече.
- Ну посмотрим, что нового принесет нам день, - сказал старик в пустоту и хрипло засмеялся собственной шутке.
Спустя пару минут за дверью раздались голоса. Кто-то постучал. Старик не двигался. Постучали еще, после чего, убедившись, что дверь не закрыта, вошли. Писатель и его друг, как и должно было быть. Еще секунда, и…
Писатель задел ногой ведро с рыбой, и то перевернулось, разливая на деревянный пол мерзлую воду и раскидывая бешено дергающихся рыб. Застыв в нерешительности, писатель смотрел на отшельника. Его друг, тем временем, кинулся за тряпкой, предусмотрительно оставленной около ведра. Старик молчал, наблюдая, как неловкий посетитель направляется к нему, пока тот, другой, собирает рыбу в ведро и вытирает пол.
- Простите за беспорядок, право слово, мы этого не хотели. Мы лишь… - писатель замолчал, уставившись на старика. Тот никак не реагировал на его бурные извинения, пристально смотря на пламя свечи.
- Кхм, - Эдмунду отчаянно хотелось сгладить неловкость, пусть даже ценой какой-нибудь глупости, нелепицы, - мы с моим другом с полудня не брали и капли…
Старик, не дождавшись окончания тирады, молча подвинул к нему две кружки. Эдмунд растерялся еще больше. Он взял кружку и большим глотком отпил из нее. Тем временем Уолтер закончил с ведром и тоже подошел к столу.
- Мы… эээ…. в общем-то, у нас к вам вопросы о… как бы это сказать… - Эдмунд пытался найти верные слова, однако, судя по всему, выходило плохо. Собственная неловкость сбила его с толку.
Наконец, старик прервал молчание.
- Вы пришли узнать о чудовище. Сядьте, я вам расскажу, - отшельник жестом указал на стулья.
Не обращая внимание на удивленные лица гостей и их попытки вставить слово, старик начал говорить. Некоторые назвали бы голос старика меланхоличным, но более внимательные обязательно бы отметили, что меланхолия эта неестественна, искусственна, иными словами, напущена стариком, чтобы что-то скрыть… но что? И лишь самые внимательные бы поняли, что та театральная горечь, вздохи и паузы, которые прерывают речь старика, призваны скрыть абсолютную ее заученность, отточенную сотней повторений.
- Все началось, когда здесь еще не было Гримстоуна, лишь маленькая деревушка, которая жила от урожая к урожаю. Здесь нечего рассказывать: один бессмысленный, утомительный день шел за другим. Вряд ли вы сможете это понять. Ну а потом с неба упал камень. Черный как ночь, и ужасно горячий, - свалился аккурат за околицей. Я тогда еще ребенком был, но помню как взрослые суетились. Мама сказала мне, что с неба свалилась звезда.
Старик замолчал, вспоминая что-то. В комнате повисло молчание. Стрелка часов продолжала свой бесконечный бег по кругу. Молчание продлилось несколько минут, прежде чем его неожиданно нарушил сам старик.
- А вы воды не хотите? Ваш друг говорил, что вы не пили с полудня.
Уолтер сделал небрежный жест в знак отказа, и старик продолжил рассказ.
- Прошло несколько дней, прежде чем эта глыба остыла. Местный сумасшедший сказал, что этот мрачный камень - небесная колесница богов. Он умолял жителей деревни не приближаться к нему, но его никто не послушал. Что ж, в камне действительно был бог. Только мне мама рассказывала про другого бога, ну а этот… на маминого бога он похож не был. Он вообще ни на что не был похож.
Старик вздохнул и перевел взгляд на Уолтера.
- Тебе плохо? - старик посмотрел на Уолтера внимательным, изучающим взглядом.
Уолтер был совершенно бледен, и ему явственно нездоровилось. Его будто бил сильный озноб. Он схватился за голову руками и что-то тихо бормотал. Эдмунд, однако, будто совсем не замечал тяжелого положения своего друга, продолжая с увлеченным видом смотреть на старика.
- И именно тогда это случилось? - спросил Эдмунд.
- Да, тварь пришла очень издалека. Там, где она жила, нет времени. Наша реальность для нее словно игрушка. Она просто вырвала Гримстоун из времени, поместила в бесконечный цикл. В этот момент я был рядом и поэтому быстро начал стареть, и…
- Что-то не складывается, что-то не складывается, что-то не складывается… - бормотание Уолтера стало приобретать истерический оттенок. Старик же будто перестал его видеть и обратил все свое внимание на Эдмунда.
- Теперь я живу здесь, у этого древнего озера, созданного чудовищем, которому я служу. В обмен он дарует мне память о каждом прожитом дне. Я единственный в Гримстоуне, кто действительно живет, все остальные просто куклы, актеры на неведомой для них сцене. Каждый день они старательно исполняют свои роли, только для того, чтобы, в конце концов, сыграть их еще раз.
- Но почему… - Эдмунд, казалось, опешил. - Почему вы служите ему? Разве вы не… разве вы не хотите освободиться?
Старик недобро засмеялся, и изо рта у него обильно полетели слюни. Попытавшись остановиться, он закашлялся, захрипел и, потянувшись за стаканом воды, уронил его. Наконец, откашлявшись, он продолжил.
- Зачем? Мне нравится такая жизнь. Мне не о чем заботиться, я больше не старею и, выходит, не умру, пока чудовище будет ко мне благосклонно. У меня есть свобода, которой вы лишены. Я ведь мог принести вам одну кружку, - старик неприятно засмеялся. - Кроме того, нельзя победить то, чего нету. Ты ведь видел его, правда? Понимаешь, что его… нет на самом деле? Это не Чудовище, а чудовищность. Вам не победить его. Просто…
- Нет, нет, все не так… - взгляд Уолтера прояснился, и он удивленно посмотрел на старика. - Нет никакого монстра. Нет ни чудовища, ни чудовищности. Ты… тебя тоже не существует, старик.
Старик и Эдмунд будто забыли о том, что Уолтер вообще существует. Никто из них даже не повернулся в его сторону.
- Но колдун сказал мне, что вы знаете, как победить чудовище! Он сказал, что если я найду для него верные слова, то мы сможем его убить. Мы должны как бы… воплотить его в историю. Я должен написать рассказ, законченную историю про этого монстра, такую, где можно поставить точку. Так сказал колдун, - Эдмунд смотрел на старика с надеждой, но тот только покачал головой.
- Ты встретил посланца внешних сил, как и много раз до этого. Он внушил тебе, что стоит только найти правильное слово для Монстра, как он испарится, исчезнет? - старик насмешливо посмотрел на Эдмунда и, не дождавшись ответа, продолжил. - Для него нет правильного слова, а внешние силы вам не друзья, они хотят вырвать вас из Гримстоуна, отправить в великое ничто. Они уничтожат даже ту жалкую жизнь, что в вас еще осталась. Нельзя покинуть Гримстоун.
- Стой, проклятье, вы меня слышите?! - Уолтер вскочил со стула и замахал руками перед стариком. - Я понял, понял о чем говорили мне голоса. Это Совиный ручей, верно? Надо прервать цикл, перейти на ту сторону моста. Доктор Эйземанн… - Уолтер прервался, удивленно уставившись на находящихся в комнате.
Они не шевелились. Еще пару секунд назад, не обращая внимание на Уолтера, старик с Эдмундом о чем-то говорили, но теперь замолкли и отстраненно смотрели куда-то в пространство. Перед глазами Уолтера поплыли странные геометрические фигуры, комната старика начала таять.
- Я… Я… Я не Уолтер Эссекс. Меня зовут… - Уолтер тщетно пытался что-то вспомнить, но неожиданно старик повернул в его сторону голову.
- Совершенно не важно. Нельзя покинуть Гримстоун, - его голос стал холодным… нет, не холодным, вообще лишенным каких-либо оттенков. Голос казался бесплотным, отсутствующим, исходящим будто бы не из глотки, а откуда-то еще. Речь без всякого голоса.
- Кто ты? Ты… Как покинуть Гримстоун? - Уолтер обращался прямо к старику, даже не обращая внимание на Эдмунда, который сидел на своем стуле, уставившись на старика немигающим взглядом.
- Нельзя покинуть Гримстоун, - повторил старик, - снаружи ничего нету. Сплошная пустота. Ты не вынесешь ее. Можешь спросить у мальчика по имени Оливер.
- Мальчик по имени Оливер, мальчик по имени Оливер, мальчик по имени Оливер. Он… нету такого мальчика, еб твою мать, никакого такого мальчика нету, я это знаю. Но откуда… Проклятье, скажи мне, кто я такой? - Уолтер сорвался на крик. Старик все так же бесстрастно смотрел на него.
- Уолтер Эссекс, друг писателя Эдмунда Мандервилля, человек, которого терзают странные видения, поскольку он наделен мистическим даром. Один из двух жителей Гримстоуна, способных не терять воспоминания, когда Монстр сбрасывает день к его началу. В отличие от "Отшельника, знающего все тайны", его способность значительно слабее - он помнит только отрывки, которые приходят к нему в виде назойливых видений. Человек практичного склада ума, один из немногих образованных жителей Гримстоуна, уже долгое время работает на тяжелой работе. Склонен к…
- Блять, нет, нет, это чепуха… Проклятая, дебильная история из четырех предложений, - Уолтер опешил и застыл на месте, его будто что-то осенило.
Старик застыл, вперив безразличный взгляд в Уолтера. Прошла минута, прежде чем он снова заговорил.
- Некоторые истории начинались и с меньшего. Четырех предложений вполне достаточно для Гримстоуна, - старик проговорил эти слова и неожиданно повернулся к Эдмунду.
- Скажите нужные слова, и мы уйдем, - внезапно Эдмунд снова заговорил, будто и не молчал пару минут, и его голос стал настойчивее. Уолтеру же, судя по всему, становилось все хуже - казалось, он едва держится на ногах.
- Хочешь нужные слова? Хорошо, ты их получишь, - за окном хижины что-то мелькнуло, но старик, не обращая на это внимания, начал говорить. - Оно это звук, который издают тяжелые ботинки убийцы, ступающие по деревянной половице, под которой затаился ты.
Уолтер оперся о стену и медленно оседал, теряя сознание. Эдмунд же завороженно смотрел на старика, ловя каждое его слово.
- Оно это крик матери, заглянувшей в колыбель и увидевшей кости своего ребенка. Оно и хруст веток в зимнем лесу и рычание в темноте, всплеск воды в тишине, - когда старик договорил, хижина будто содрогнулась.
- Проклятье, оно снаружи, - Эдмунд наконец понял, что происходит и, завопив, вскочил со стула и начал в панике метаться по комнате, пытаясь отыскать безопасное место.
- Оно это патока, в которую вы попадаете в кошмарах, погоня, в которой нельзя преуспеть. Оно это осознание, которое приходит к фермеру, когда он видит побитый морозом урожай накануне холодной зимы. Оно это пустота незнакомых улиц и мысли, которые в вас проснулись, когда вечером, в своей комнате, вы услыхали раздавшийся за окном крик. Оно это все и ничего из этого, - старик замолчал, покосившись на дверь.
- Нет, нет, спаси меня, - Эдмунд схватил старика и начал трясти. - Скажи, как убежать отсюда!
- И оно входит в эту хижину ровно в этот момент, - спокойно закончил старик.
Дверь распахнулась, и в хижине появилось… оно.
Эдмунд закричал, но испугало его не чудовище, а осознание, которое пришло к нему только сейчас. Для существа не было нужного слова, и найти его невозможно. Они обречены вечно скитаться по улицам Гримстоуна.
Тогда-то все и закончилось. Опять.
Экстренное сообщение внутренней сети [УДАЛЕНО]: 22.05.2018.
Отправитель: Генерал Уильям Пендергаст, директор проекта "Хеймдаль".
Получатель: Совет О5
Наш аналитический отдел подтвердил высокую вероятность нахождения на земной орбите инопланетного объекта неизвестного предназначения. Учитывая одновременное проявление аномальных событий HPL-258/259/260/261 и неизвестного объекта, а также схожий характер самих аномалий, можно предположить, что мы имеем дело с началом инопланетного вторжения. Аномалии HPL-258/259/260/261, вероятнее всего, являются оружием. Нейплс, Алтай и прочие города, как предполагают некоторые наши сотрудники, являются испытательными полигонами.
Со своей стороны, я предлагаю предварительный план действий, который прилагаю к этому письму. Настоятельно прошу с ним ознакомиться.
Обезопасить. Удержать. Сохранить.
День 29. Человек-Не-Отсюда.
В полевом лагере стоял гам. Поговаривали, что начальство недовольно успехами операции "Совиный ручей" и намеревается сместить нынешнего куратора, поставив, наконец, на его место Абрахама Эйземанна, который и так уже некоторое время неформально руководил всей операцией. Не слишком-то удивительно, если учитывать, что единственный метод, который позволил им добиться каких-никаких успехов в борьбе с аномалией, был целиком и полностью разработан Эйземанном. Кому, как не ему возглавить их потуги? Освободителю Снежинска, почитаемому всеми доке в области меметики.
Агента Николаева это, однако, радовало постольку-поскольку. Он не раз встречался с Эйземанном по работе, да и его персонажа, если верить Фишеру из лингвистического отдела, написал лично он. Этих встреч с Эйземанном, прямых и косвенных, было достаточно для Николаева, чтобы понять, что уважаемый всеми доктор не из того типа людей, с которыми можно просто поговорить или выпить. Отстраненный, замкнутый, временами чересчур раздражительный, фанатично приверженный своим маргинальным идеям, ни во что не ставящий фондовские идеалы - Николаев был уверен, что где-то в недрах ОВБ, в досье на Эйземанна, именно в таких словах и описали его личность анонимные сотрудники безликих ведомств. И если уж типа вроде него ставят во главу операции, то значит, что все очень плохо, хуже и быть не может.
Из раздумий его вывел ставший хорошо знакомым за последние несколько недель ломаный русский Фишера. Тот подошел к Николаеву, держа под мышками толстенные папки, наверняка гримстоунские словари новой редакции.
- Николаев, спрашивают твое присутствие. Обсуждают недавнее письмо. У Эйземанна, - Фишер, улыбаясь, смотрел на него из под очков.
- Ты не пойдешь?
- Нет, Эйземанн злой, а меня и не звали, - Фишер еще раз ослепительно улыбнулся и, развернувшись, пошел в палатку к лингвистам.
Николаев вздохнул, вынул изо рта сигарету, бросил на землю, затоптал, выругался, покрутил головой, отыскивая вокруг знакомые лица и, наконец, нехотя пошел в нужном направлении. От него наверняка требовалось просто формально присутствие, возможно, рассказ о его участии в операции или описание будней Богородска. По крайней мере, он на это надеялся. Или, быть может, с него и Эйземанна хотят спросить за то, что случилось с Андреем? Нет, это вряд ли, если бы хотели, уже бы давно спросили.
Около палатки Эйземанна было необычно людно. Агент сразу подметил обилие незнакомых лиц, а это значит, что слухи верны: начальство, скорее всего, меняют, быть может приехала и инспекция. Вполне может быть так…
- Инопланетное вторжение, значит? Почему мне приходится работать с такими идиотами? Инопланетяне, боже помоги нам! Они придумали инопланетян! - агент услышал выкрик Эйземанна, а вскоре и увидел самого доктора, окруженного незнакомыми людьми. Тот сжал в кулаке какой-то листок и яростно тряс его.
- Доктор Эйземанн, прошу вас… - попытался было вмешаться худой мужчина еврейской внешности, держащий дорогой дипломат.
- Что, просите? - в ответ взъярился уважаемый доктор. - Просите прислушаться к этим бредням? Мозг тех, кто это пишет, уже, по-видимому, поражен "мемом", - последнее слово Эйземанн показательно выделил.
Мужчина, попытавшийся было урезонить буйного доктора, смешался и отступил, однако стоящий рядом с ним здоровяк в военной форме определенно был не из пугливых. Он раздраженно морщился, пока выслушивал Эйземанна, и теперь, когда тот закончил говорить, спокойно произнес:
- Нас не волнуют ваше мнение, Эйземанн. Мы здесь не за этим. Вы должны дать краткую оценку руководству бывшего куратора операции и попытаться объяснить, по каким причинам, конкретным причинам, его попытки справиться с мемом не увенчались успехом. Повторюсь, ваши взгляды нас не волнуют.
- Как всегда, попытки понять "конкретные причины", даже не попытавшись разобраться, с чем вы вообще имеете дело, - голос Эйземанна буквально сочился ядом. - Обычная фондовская глупость. Вы даже не удосужились назвать аномалию правильно! Мем, ей богу, они называют это мемом, - на лице Эйземанна появилось удивленное выражение, будто он искренне не мог понять, как такое вообще возможно.
- Ну и что это по вашему? - вопросительно поднял бровь мужчина в форме.
Эйземанн явно растерялся. Засунул руки в карманы, потом достал их оттуда, начал что-то бормотать себе под нос, пока, наконец, не сказал:
- Не мем, - как только Эйземанн произнес эти слова неуверенным, волнующимся голосом, на лице военного появилась торжествующая улыбка.
- Как видно, есть все-таки что-то, чего и вы не знаете, Эйземанн. Поразительно. Меня, правда, мало волнует, мем это или нет. В отличие от вас, я не забываю основную цель нашей организации: удержать. Поэтому, в первую очередь, меня волнует, как остановить распространение этой штуки.
Неожиданно вмешался замолчавший было худой мужчина с дипломатом.
- Кроме того, нас волнует судьба жителей Богородска. Насколько вероятно их спасение?
- Отвечу вам по порядку, - в голос доктора Эйземанна вернулась утраченная им было уверенность. - Сдержать распространение аномалии возможно, если убить всех жителей Гримстоуна. А все жители Богородска уже мертвы, да и города такого не существует.
Николаева, все это время стоящего в стороне и внимательно слушающего беседу, неприятно поразила самодовольная улыбка Эйземанна, когда он произнес эти страшные слова. Казалось, его совсем не волнуют все эти люди, сотня невинных жизней, попавших в эту мясорубку. Гримстоуна, еб твою мать…
- Эйземанн, мы все еще можем отказаться от решения назначить вас руководителем этой операции, и я все больше убеждаюсь в том… - начал было говорить военный.
- О, пожалуйста, не бросайте меня в терновый куст, товарищ военный! - ехидно проговорил доктор.
- Что значит мертвы? - на лице мужчины с дипломатом отразилось искреннее удивление. - До этого я слышал совсем другое.
- Да потому что вы говорили с бесхребетными дураками, вот почему! То, что люди в Богородске ходят, едят и говорят, не значит, что они живы. Кого вы называете человеком, комитетчик? Голые тела? Все те люди, которые значатся в ваших списках, сгинули, - улыбка исчезла с лица Эйземанна.
- То есть вы хотите сказать, что Владимир Никифоров…
- Толстый Билл, - прервал его Эйземанн. - Мне очень жаль вашего родственника, но он погиб.
- И никак…
- Никак.
- А как же потерянный агент? Андрей Миронов, верно?
- Уолтер Эссекс. Миронов погиб во время выполнения операции.
- Чепуха, - все взгляды резко повернулись к Николаеву.
Тот сам не понял, почему у него вырвались эти слова. Он разозлился, сильно разозлился, но почему? Его разозлило не то, что Эйземанн назвал всех мертвецами, сердцем он понимал, что он прав, все эти люди ушли навсегда. Но что же его так разозлило? Неожиданно он понял.
- Перестаньте их так называть, - он пытался справиться со злостью в своем голосе, но удавалось плохо. - Нет никаких Уолтеров, Эдмундов и Биллов.
Всех этих дурацких, дерьмовых имен.
- А, вот и он, Человек-Не-Отсюда, Посланец из Мира вовне, - Эйземанн улыбнулся ему. - Разве я что-то не так сказал? Ты лучше всех знаешь, что они-то как раз и есть настоящие, живые люди. Не раз бывал в Гримстоуне и…
- Богородске, я был в Богородске, - агент устало вздохнул. - Андрей жив, и вы сами это знаете, Эйземанн.
- Он жив, пока остается Уолтером Эссексом, что, пожалуй, значит, что он мертв, - Эйземанн внимательно посмотрел на агента. - Из-за "Лазурного неба" он обречен на кошмар наяву: быть запертым внутри… Гримстоуна. Он единственный настоящий Человек-Не-Отсюда, но никогда этого не поймет. Мем… кхм, аномалия не даст.
- Мы разрабатываем "Лазурное небо" третьей версии, доктор, - военный уверенно посмотрел на Эйземанна. - С помощью него мы и спасем этих людей. В общем-то, поэтому я и остаюсь здесь на такой короткий срок. Давайте все же…
- Контрмеметика… - раздраженно буркнул Эйземанн. - Опыт вас ничему не учит. Уж лучше камнями в город кидайте. Для аномалии нет особой разницы. Это не мем. Против нестандартного врага нам нужны нестандартные средства.
- Повторю вопрос: кем является наш враг? И скажите уж сразу: есть ли способ его победить? - военный определенно мог посоперничать в упорстве с Эйземанном.
- Вы мне не поверите и посчитаете меня сумасшедшим, - Эйземанн сделал кислую мину. - А победить мы не можем, можем только красиво проиграть, чем я и занимаюсь. Впрочем, мы проиграли задолго до Гримстоуна. Даже гораздо раньше Пустынного городка. Мы проиграли уже тысячелетия назад. Готовьтесь попрощаться с миром, который вы знаете, генерал. Быть может, через годик вы станете очередным жителем Гримстоуна.
- Разговор окончен, - генерал побелел, и что-то подсказывало Николаеву, что явно не от волнения. - Мы поторопились с вашим назначением, Эйземанн. Я обговорю это с начальством еще раз. Владимир, пойдемте, - военный круто развернулся и пошел по направлению к выходу из лагеря, а человек с дипломатом засеменил за ним, кидая назад настороженные взгляды.
Как только посетители ушли, Эйземанн повернулся к нему. Его вид вызвал у агента неприязнь: неопрятный, заросший, сухое, безжизненное лицо, крысиные бегающие глазки. Но хуже всего его слова. Вернее, то, как он говорит. Агент, внимательно следивший за Эйземанном во время диалога, понял, что являлось самой пугающей чертой этого, в общем-то, жалкого человека: ему было все равно. Даже более того, подумал агент, для него та реальность, что вокруг, все они - Фишер, Андрей, Никифоров, Вачински, этот военный, все, все - это просто тени, блеклые, серые и неинтересные персонажи. Николаев понял, что для Эйземанна окружающие столь же скучны и безжизненны, как и жители Гримстоуна, однотипно бубнящие свои нелепые фразы. А вот Гримстоун… У Эйземанна, по-видимому, он вызывал неподдельный интерес.
А, так ты хочешь найти там что-то, чего тебе не хватает здесь, ведь я правильно понял? Думаешь, что вся эта чертовщина наконец создаст место, где ты, болезный, наконец-то будешь при делах? Ну-ну, ты-то, в отличие от меня, не бывал в Богородске, не видел этих пустых лиц, отсутствующих взглядов, автоматическую, бесстрастную речь. Ужасно, как же ужасно слышать восклицание "помогите", произнесенныое сухо, без всяких интонаций, будто бы все человеческое - голос, интонации, тон, заинтересованность, эмоции - вышвырнуты, и теперь вместо человека говорит эрзац, пустышка. Мертвые буквы. Все эти люди, дети, женщины, старики, Владимиры и Ольги, Александры и Наташи, сварщики и учителя, исчезнувшие, потерянные среди бесконечных Мандервиллей, Эссексов, Эмброузов, писателей, оккультистов и монстров, затерявшиеся среди несуществующих ветхих лачуг Гримстоуна, которые поглотили их привычный мир - мир кафеля, бетона, работы и чая по утрам - прекрасный, будничный мир, разорванный на куски дурацким рассказом какого-то подростка, которому этот мир казался чересчур скучным.
- Он его даже не дописал… - Николаев сам не заметил, что сказал последнюю фразу вслух.
- А, что? - Эйземанн безразлично уставился на него.
- Ничего. Вы что-то хотели?
- Да, составь отчет о своем пребывании в Гримстоуне. Об Эдмунде, Оливере, Уолтере, Отшельнике и прочих. Потом попроси кого-нибудь передать его мне. Еще спроси у… как там зовут этого, из лингвистического?
- Фишер, его зовут Норман Фишер, - холодно сказал агент.
- Да, да, спроси у него про новых акторов. А также уточни, не появлялись ли новые реплики. Если такие были, пусть запишет и отправит мне с новой версией словаря.
- Да, конечно. Мне можно идти? - Эйземанн только неопределенно кивнул.
Агент развернулся и пошел не разбирая дороги. Только сейчас он понял, насколько же он вымотан.
- Я устал, - меланхолично произнес он, обращаясь в пустоту.
Каждый день видеть Андрея. Говорить чепуху, четко выверенную чепуху, над которой работали десятки лингвистов, филологов, литературоведов, только для того, чтобы на следующий день снова говорить эту чепуху. Да, метод Эйземанна-Вачински действительно позволяет нам не стать очередной марионеткой на ниточках, но… Ой ли? День за днем, день за днем, день за днем. Человек-Не-Отсюда приходит в Гримстоун, Человек-Не-Отсюда уходит из Гримстоуна. А Андрей остается там. Всегда.
"Только бессмысленный ход времени", - неожиданно вспомнил он.
Слова Человека-Не-Отсюда. Его слова. Он рассмеялся. Отсмеявшись, он понял, что стоит на холме.
"Отсюда открывается прекрасный вид на Гримстоун", - подумал агент.
Он бросил взгляд вдаль, и ему показалось, что он видит. Впервые он будто воочию увидел тихие холмы и умирающие леса, засохшую реку и теряющую очертания дорогу, по краям которой растет сорная трава. Он моргнул, и видение ушло, словно его и не было. Над ним сияли звезды.
Он поднял глаза к звездам и неожиданно понял.
"Гримстоун, я только что назвал его Гримстоуном".