Объект №: SCP-343
Класс объекта: Кетер
Особые условия содержания: На данный момент SCP-343 не находится на содержании. Ни одного метода, пригодного для продолжительного содержания SCP-343, не было найдено.
SCP-343 выбрал себе в качестве постоянного места обитания камеру содержания гуманоидов №208 в Зоне 17. Общение с SCP-343 следует вести в рамках стандартного протокола общения с гуманоидами. В случае несанкционированного контакта сотрудникам следует вежливо уклоняться от беседы с SCP-343 и докладывать о происшествии ближайшему сотруднику службы контроля. В случае невозможности уклонения от контакта следует докладывать обо всей полученной информации.
В случае контакта SCP-343 с кем-либо вне прямого ведения Фонда, следует провести оценку степени контакта и переданной информации, после чего немедленно предпринять соответствующие меры по сокрытию.
В данный документ внесены правки за авторством Матьяша Бюки, известного всем как SCP-343.
Описание: Друзья мои, самое время мне проститься с вами. Мне надо идти дальше. Я очень благодарен вам за гостеприимство в столь нужный момент. Однако, здесь стало небезопасно, и пусть даже в этом нет вашей вины, я не могу с чистой совестью позволить себе остаться. Я и без того достаточно пользовался вашей добротой.
Признаю, что не был до конца искренен с вами все эти годы, и не шёл вам на встречу во всех вопросах. Я, словно нищий бродяга, самовольно поселился в вашем учреждении, и, без сомнения, это принесло немало разочарований и тревог. За это, и за множество других вещей, я прошу у вас прощения.
Хоть я и не могу отплатить вам за то, что вы сделали для меня, но в ответ на вашу доброту я расскажу вам один рассказ.
Этот рассказ начинается с бедного мальчика в Праге. Он родился много лет назад у бедных родителей. Жизнь была тяжёлая. В подобных рассказах так часто бывает. Еды было мало, а голодных ртов - много. Моя мать зарабатывала на кусок хлеба, работая прачкой. Отец работал на фабрике. Не могу сказать, чтобы он был злым человеком, но, как часто водится среди бедняков, он спускал изрядную часть своего невеликого заработка на спиртное.
Тогда я и узнал впервые о том, на что способен. Как-то раз, поздно ночью, отец вернулся домой и был очень сильно пьян, сильнее, чем когда-либо. Спиртное разъярило его, он метался по дому и изрыгал ругательства. Мать пыталась поговорить с ним, успокоить его, но его невнятная речь становилась всё злее и злее. Наконец, он ударил её и пригрозил, что будет хуже, если она не "заткнётся и не сделает ему приятно".
Я был в ужасе. В темноте не было видно его лица. Казалось, что это не мой отец, но я чувствовал сердцем, что это он, и от этого было только хуже. Мать кричала, мои братья и сёстры плакали. "Остановись" - крикнул я ему, и он так и сделал. Остановился. Замер.
Как статуя, застывшая на месте. Не двигались даже складки его одежды. Его лицо искажал пьяный гнев, но глаза были другие. В них не было ярости. Только страх. Такой страх, что мой собственный страх не мог идти ни в какое сравнение. В глазах своего отца я увидел человека, заглянувшего в свою погибель.
И, хотя его глаза и не двигались, я знал, что он меня видит. Каким-то образом я понял, что не убил своего отца. Я сделал нечто гораздо худшее.
Я сбежал. Сам не зная, куда бегу, я устремился в ночь, оставив позади маму, сестёр и братьев. По сей день я не знаю, что с ними случилось. От всей души надеюсь, что их не постигла та же участь, что потом постигла меня.
Шли годы. Я побирался, воровал и продирался сквозь Европу, не разбирая дороги, полубезумный полузверь. Смерть шла за мной по пятам. Моё проклятие не остановилось на том, чтобы выходить из меня вместе со словами - оно рвалось наружу само, дикое и смертоносное. Со временем я научился сдерживать его усилием мысли, но это приводило меня в упадок сил, а проклятие от этого становилось только сильнее и яростнее. Я начал привлекать лишнее внимание.
Первыми меня нашли цыгане из табора рома. Я настолько отвык говорить с людьми, что первые несколько дней мог только квакать, подобно лягушке. Со временем я начал шептать, но они не понимали меня, а я - их. Но они давали мне еду, а я смотрел, как они занимаются своими искусствами. Казалось, они меня не боялись. Здесь - подумал я - здесь я, возможно, смогу научиться контролировать своё проклятие.
Я так и не поговорил с ними о проклятии. Вороны пришли раньше. Я так их назвал, воронами, за чёрный цвет их плащей. Они набросились на нас, разодрали лагерь на части. Цыгане были им неинтересны - им нужен был я.
Я убил их. Не всех. Но многих.
И я снова пустился в бегство, и здесь моя борьба развернулась всерьёз. Они нашли меня, и я был опасен, и они ни перед чем не остановились бы, чтобы заполучить меня. Я бежал и учился. Учился у себя самого. Моё проклятие стало отчасти благословением. Моя жизнь превратилась в маленькую тайную войну, и по мере того, как я сражался, я узнавал всё больше и больше. Как принять облик другого. Как сотворить кусок хлеба и пригоршню воды. Вороны вернулись снова. То были англичане. Были и другие - французы, пруссаки, кое-кто из моей родной Империи, церковники, даже американец. Они охотились на меня, и я, в свой черёд, охотился на них.
Шли годы, но я едва замечал их. Благословение временами огрызалось на меня, иногда больно, но я учился. Я смог наконец ходить с прямой спиной, почти не скрываясь и почти ничего не боясь. Я жил как безликий человек, идущий по улице - раз видели его, и навсегда забыли. Мой живот был полон, а мой разум - настороже. Я собирал языки, личности, полезные обрывки знаний, оружие и защиту против врагов. Но, как водится, мои враги тоже не сидели сложа руки, и выучились лучше, чем я.
Напали на меня из засады. Я потерял бдительность, и тут они набросились. У них нашлись способы не дать мне излечиться, не дать мне сбежать. Нашлось оружие, способное причинить мне вред. Они наседали, разоряли мои схроны, видели сквозь мои маски. Вернулись мои детские годы, ставшие ещё ужаснее. Мой разум, ставший хрупким от долгих лет животного существования, начал терять целостность. Умерли многие, и всё это время я чувствовал, что моё "я" ускользает.
По полям битвы они гнали меня к Парижу и вглубь, вниз, в чрево города, где мёртвые варились в своём святилище. И в тех катакомбах я был преобразован. Единственный миг ясности, когда Вселенная упорядочилась вокруг моего изломанного тела.
Я стал богом во слизистой тьме, обнажённый, окровавленный, полумёртвый. Свидетелями моего апофеоза были лишь пустые глазницы тысяч черепов.
Я вернулся наверх и мой бой был окончен. Они стали для меня словно мошкара. Богу нет причины бояться человека, и посему ему нет причины снисходить до боя с человеком. От мошкары надо лишь отмахнуться. И я отмахнулся и ушёл, и впервые за десятки лет они не последовали за мной.
Тогда наступил покой - впервые с тех пор, как я слышал колыбельную матери. Я купался в его лучах. Я взирал на мир, и это было хорошо.
Со временем, наверное, я позабыл о воронах и тех, кто летал в их стае. Но они не забыли обо мне. Грех бога - гордыня, и я грешен ею насквозь. Мне казалось, что они сочли меня мёртвым, но это было не так. Я оставил в катакомбах труп, обманку, но этого было недостаточно. Они лишь наблюдали, они не торопились, и со временем пришли их дети и дети их детей. Они пришли охотиться на меня, и опять же, они многому научились.
Они учились, а я - нет. Пусть я был Богом, но я не был всевидящим. Я не был всемогущим. Они узнали, как бороться со мной, как это было раньше. Мирная жизнь разлетелась осколками, иллюзии были утрачены. Я был стар и самодоволен, а они - нет. И я вновь бежал.
Тогда-то я и поселился среди вас, начал показывать фокусы и рассказывать сказки, чтобы убедить вас в моём всемогуществе. Чтобы вы не смели мне перечить под страхом уничтожения. Всё это был обман, фокусы и умные загадки. Никогда не были вы в моей власти - это я был в вашей. С вами мне было безопасно, как Богу в его святом месте. Я надеялся, что буря пройдёт, что те, кто стремился уничтожить меня, оставят свои попытки. Но я знаю, что это не так, и я теперь знаю, что всё в конечном итоге сложилось бы одинаково - вы бы в итоге выдали меня, и вам бы нашлось оправдание.
Я знаю, что вы станете разыскивать меня, и я лишь надеюсь, что это снимет часть груза с ваших душ.
Прощайте, друзья мои. Прощайте.