Меня зовут Администратор. Не знаю, кем я был, пока всё это не … случилось? Или переменилось? Называйте как хотите, в итоге всё едино. Изменилась сама история, если такое вообще возможно. Мы пытались вернуться в прошлое, вычистить из истории весь этот бардак, но не вышло. Может, именно так он сюда и просочился, нельзя сказать наверняка. Блин, да и как нам вообще можно говорить наверняка?
Началось всё с … него. Не знаю, как мы его прозвали, но в какой-то момент времени оно было человеком. Мы привезли его в Зону 19 и со всей помпезностью назначили класс. "Кетера", если память не изменяет. Было много сомнений насчёт исследовательской группы, которую назначили на этот проект, думали, что они не потянут… Я был среди сомневавшихся. Но нас успокоили, развеяли сомнения. Группа будет под надзором, всё будет чинно-гладко.
Через две недели после его прибытия в Зону всё … поменялось. Началось с мелочей, как им свойственно. Трещинка в броне, которую ковыряешь, ковыряешь и ковыряешь, и в итоге получается дырища. А потом, чтобы разнести наш мир в куски, хватает и одного касания. В итоге всё угробил пацан с бабочкой. Взял реальность и сломал её хребет об колено.
И был большой взрыв, и была большая тишь. Выглянешь в окно, а там ни души. Тогда все были в отключке и никто даже не запомнил, как всё было. С доски нашего мира стёрли всё начисто, со всеми стратегиями и хитроумными комбинациями. Не знаю, почему я по-прежнему вижу контуры там, где их не видит никто. Заслужил, наверное?
Я больше не могу выходить из кабинета. Моё тело… ну, уже совсем не то, что раньше. Тело усохло до детских размеров, сморщилось, из глубоких свищей временами, пузырясь, выходит гной. Уши обломаны и искорёжены, но хотя бы сохранились конечности. Руки лежат крест-накрест на почерневшей, в струпьях, груди, и не дают плечам отвалиться. Ноги скрутило спиралью. Я подвешен на собственном плаще, за гладкий металл и нечто нежно-зелёное. Иногда мне дозволяется поползать, но в основном я провожу свои дни в ожидании. Теперь здесь всё решает руководство.
Когда они покидают Зону 19, в её пустынные залы возвращаются какие-то правила реальности. Шкафчики обмякают и провисают, плитка медленно трескается и рассыпается в прах. Иногда по тому коридору, что ведёт от меня к его слуге Айсбергу, проходит д-р Гирс, и коридоры оживают, наполняются силой. Но дискуссия всегда увлекает их в другой коридор, и, когда пропадают их голоса, пропадает и хорошее состояние Зоны.
Коридоры разлагаются, обваливаются потолки. Но, когда мимо идут эти светочи реальности, всё становится на места, ровно так, каким оно сохранилось в их памяти. Не всегда на один и тот же манер, но пока сохраняется хоть какое-то подобие их воспоминаний, большинство это устраивает. В этот маскарад втянуты и рядовые сотрудники. Когда их вспоминают, они появляются из ниоткуда, шуршат вокруг начальства и спешат на полузабытые исследовательские проекты.
Когда они ушли, в коридорах мало кто остался. Сплошная гниль и разруха. Целые секции десятки лет лежали в сущих руинах, раздрай и упадок добивали уже выбитую из колеи вселенную. Так оно было, так всегда и будет.
За стенами Зоны Клеф и Кондраки неустанно гоняли на какой-то аномальной машине. Перед их колёсами сама собой собиралась дорога, асфальт радовался, что его видят и что у него есть причина существовать, потом вздыхал и разваливался обратно в прах. Он был доволен выполненной задачей, покуда не вспоминал, что ему не положено думать, и снова не исчезал в небытии.
А дальше - дальше город. Очередной чудесный городской день. Боже, сколько таких дней прошло? Давно ли развалился мир? Я, наверное, прожил столько поколений, сколько не могло быть отпущено никому, даже кому-то, кто был полезен для Фонда. Но мы все были полезны для Фонда. Для этих милых хитрованов.
Они забрали у народа страх. Их тени смешались со светом, образуя текучую серую смесь. Сумерки вселенной, без начала и конца. Гораздо лучше, чем раньше, ведь у нас есть и то и другое, и не надо ломать голову на этот счёт.
Мы до сих пор их иногда видим. Когда они идут по улице, мы - тротуар - поднимаемся, чтобы приветствовать их, а народ пытается восхищаться ими. Им нравится внимание, нравится хвала, это поддерживает их взгляды и убеждения. А мы уж оказываем и воздаём от всей широты души!
Когда они уходят из городов, огни тускнеют. Знаки, где раньше было написано что-то вроде "УДАЛЕНОград", выцветают и гаснут. Людское обожание утихает, народ идёт заниматься своими делами. Может, от чьего-то офиса остались одни обломки (это 682 сбежал из-под содержания в 76 году), может, их местную фабрику разбомбили (а вдруг это та самая Фабрика), но местная жизнь по-прежнему идёт своим чередом.
Кое-что было чуточку иначе. Когда в городе не было руководства, небо слегка темнело, а трещины на дороге становились немного глубже. Может, Зона 19 не всегда оказывалась похожа на то серое здание, каким была некогда. Она могла оказаться крепостью, башней или развалинами былого здания. Но для них это было в порядке вещей.
Матери отправляли детишек в школы без крыш, а те учились, хоть в дождь, хоть в снег, хоть в ясную погоду. Чаще всего - и в то, и в другое, и в третье сразу. Пузырь реальности вокруг Конни и Клефа наконец-то схлопнулся окончательно, и всё было правильно, всё было как надо.
Иногда… они и меня изменяют. Я вспоминаю всё так, как помнят они. Я не могу вспомнить, какими были они сами, и могу сказать, что они тоже не помнят. Это всё одна большая корка, она шелушится и отпадает по мере того, как воспоминания отрываются и смешиваются воедино, а затем твердеет. Но мы её поддерживаем. Ради того, чтобы остальные могли жить в безумном, ненормальном мире.
Наша работа - обезопасить. Удержать. И сохранить.