Сразу после блокпоста меня встречает невысокий белосбрысый паренёк с родинкой за правым ухом и в смешно топорщащемся плаще химической защиты. Мои документы ему неинтересны. Закуриваю. Где-то здесь в свой последний путь должен был отправиться Объект, несущий угрозу всему живому.
— Хайль, геноссе. Ульрих Бэзил, вот моя уникарта.
— Здравствуй. Тут вроде за всё отвечает Ми…
— Да, это мой отец. Я вас провожу.
Через минуту представляют человеку, который выше, шире и с надетым на лицо респиратором. В нагрудном кармане описание объекта. Меня слегка трясёт, но не от страха.
— Ты здесь главный?
— Так точно.
— Не вижу положенного приветствия. Другое дело. Давай поговорим насчёт Объекта.
— Обо всём поговорим, только вы сперва документики предъявите.
Мужчина в респираторе внимательно изучает протянутую уникарту, затем возвращает.
— Эээ, здрасьте, Мартин Рад. Чем могу?..
— Предъявите вашу.
Смотрю на неё пару секунд. Четверть арийца, на грани с унтерменшем. Скотожог. Вернув, вытираю пальцы о выданную форму.
— Внеплановая инспекция. Проверяю соблюдение технологии, плюс про этот нашумевший случай.
Собеседник понимающе качает головой и машет рукой в сторону.
— Да, помню, как забыть… Вы не думайте беспокоиться, всё держу в полном порядке. Давайте покажу, проведу эту, как её, да, экскурсию!
— Было бы здорово. Михаил… Васильчук, верно?
— Михаэль Бэзил, герр Рад. Уж я вам всё разъясню! Таким респиратором раньше пользовались?
Васильчук снимает свой и показывает как он правильно надевается. Мне заметны грязные "гроссфюрер"-усы, рыжие волосы и глаза давно заливающего за воротник, нос унтерофицера похож на небольшой помидор из-за полопавшихся в нём сосудов.
Но я послушно надеваю респиратор и прикрепляю регпатрон в указанном порядке.
— Оть, другое дело, техника безопасности, тудыть её! Так, проверим, резиновые сапоги, плащ, перчатки - всё надели?
— Всё. Веди уже.
— Пока не ушли - будьте знакомы: мой сын. Ульрих Бэзил, приписанный сотрудник. Почти ариец, в уникарте есть, посмотрите!
— Мы уже знакомы. Не хочу.
— Ладно… В общем, он без меня остаётся тут за главного, весь техпроцесс знает, коли шо.
— Как там тебя… Не томи.
— Айн секунд, герр проверяющий, - Васильчук подбегает к пульту управления, откидывает приборную крышку, немного шурует внутри рукой, затем показывает зажатую в ладони укладываемую в тускую коробочку микросхему. - Управляющая, герр Рад, просто на всякий случай. Теперь прошу, спускайтесь сниз, только осторожнее, крутые ступеньки…
От его лизоблюдства мне хочется проблеваться.
Внимательно глядя под ноги, опускаюсь по крутой лестнице, держась за кое-как сваренные перила.
— Вот тут вот у нас загон, герр инспектор! Как мне наверх сигнал приходит, так я тут, а хлопцы из спецвойск на подхвате, так и гонят! Я уж тут рядом, с тыкалкой!
В подтверждение своих слов Васильчук машет ранее прислонённым к стенке длинным металлическим шестом с электродами на концах. Я морщусь от его недосоветского языка.
Стою посреди широкого шляха, куда выпускают тех, кого дальше обрабатывает унтерофицер. Тут побывал тот самый Объект, здесь в его бока тыкали скотогонкой.
— Вы обрабатываете детёнышей?
— Кнешно, герр, как иначе?..
Смотрю под ноги.
— Васильчук, последние медотчёты мне, сейчас же.
— Сию минуту, герр Рад, сейчас же… - мужчина заполошно убегает в комнату управления, затем возращается с кипой бумаг.
— Держи, передо мной держи. Листай чтоб я видел.
Изучаю документацию, почти всё в порядке. Почти что. Несколько утилизируемых, очевидно, ели незадолго до смерти. Ничем иным не доказать то вещество, в котором я сейчас стою правым ботинком.
— Очень хорошо. Унеси и веди дальше.
— А вот тут у нас первичная камера. Всё по инструкции - типа душевые, а газклапаны сверху! - довольный собой унтерофицер чуть подпрыгивает, пальцем показывая на форсунки для подачи газа.
— Спецификации на боезапас мне сюда.
Пока Михаил бегает за новыми бумагами, делаю вид что бездельно гуляю вокруг корпуса. Через пару минут разглядывания технических труб почти не удивившись ничего не нахожу. Врезка явно дальше, не исключён подкоп. Пытаясь оттереть подошву о траву, мысленно выстраиваю в голове схему с подъезжающими наливниками, через которые по ночам ушлая сволочь ворует великогерманский мазут. Явно не один раз, но нынче схема прикрыта.
Задумчиво листаю принесённый журнал учёта, краем глаза подмечая чуть более низкие показатели реквизиции. Чуть-чуть, но всё же. Показатели по мазуту сидят в голове ещё до приезда сюда, контрольные станции сбрасывают данные вовремя. Мне даже не нужен местный журнал чтобы знать что расхождение тоже будет совсем небольшим. Чуть-чуть.
Немного опасаюсь что не найду Объект. Или найду.
— Дальше. Как у вас утилизируются биоопасные унтерменши?
Михаил Васильчук секунду соображает о чём я его спрашиваю, затем хлопает себя по лбу.
— А дак это запросто, створки открываются по-разному - хушь налево, хушь направо. Слева забой электротоком и в чан, справа огонь, шоб, значить, прокалилось всё как следует, до пепла!
— Что с санитарным поддержанием камер?
— Так ведь… - Васильчук теряется, затем роняет взгляд на мою обувь, - Ох, герр инспектор, как же ж вы…
Следующие пять секунд, пока он чистит мне ботинок от дерьма носовым платком я борюсь с тошнотой и болью под левым ребром.
Платок кончается, начинается рукав. Некроз поджелудочной железы совсем рядом.
Ещё десять секунд я преоделеваю желание застрелить его на месте, пока не дошло до языка или суицида.
На четверть ариец на коленях вызывает у меня отвращение. Делай это тевтон - меня бы точно вырвало.
— Вот и всё, герр Рад, вроде чисто. Вы уж не обессудьте, эти спецвойска, очень уж шуруют, да я их!
— Очень хорошо. Показывайте обслугу.
Меня ведут чуть в сторону, останавливают у типовых клетей. Васильчук пинает клетки и кричит что-то на советском. Обслуга выбегает на четвереньках и останавливается у решётки, у крайней самки с большими молочными железами словно сам собой открывается рот.
— Ты ведь знаешь требования к содержанию обслуги для промзон этого класса? - буравлю мужчину взглядом.
— Ну… У нас приходится их держать в узде, сами понимаете… - он угрюмо смотрит вниз.
Осматриваю их внимательнее. У всех типовая лоботомия. Женщина, старуха и мужчина, последний кастрирован. На цепи, явное недоедание, очевидный авитаминоз, возможна цинга. Налицо нарушение стандартов - цинга недопустима.
— Айнзатцзакон о рабстве от ноль пятого, секретный подпункт, я знаю. Скажи открыть рты остальным. Доку…
— Да вот они, пан инспектор, смотрите, всё подготовил!
Листаю родословные. Престарелая француженка, сын красноармейца, внучка поволжского немца. Смотрю в открытые рты.
- Михаил, ты знаешь что такое Форт-Нокс?
- А? Не, не знаю.
- Ага, понятно. А про китайские вазы слышал?
- Тю, герр, не зрозумию.
Большинства зубов нет, в документации об этом ничего. Понимаю куда уходят золото и фарфор.
У самой молодой, что открыла рот первой, зубов нет вообще. Это я тоже прекрасно понимаю.
— Я думаю что у меня только один вопрос.
— Та я как раз об этом, зайдите на кружку чая!
Михаил зачем-то расковывает беззубую и тащит за ошейник с нами. Суетно располагает меня за грубо сколоченным столом и удаляется. Напротив меня сидит недавно представленный парнишка, Ульрих. Он шепчет мне, не подымая глаз:
— Папа хороший, не наказывайте его, очень вас прошу.
Он похож на моего сына и я с усилием заставляю себя об этом не думать. Вместо этого я думаю о том что его папа уже наделал такого что ему место в ближайшей газовой камере под контролем ближайшего квалифицированного оператора.
Кидаю взгляд в окно, потом на Ульриха. Мысли возвращаются к Объекту - если он сбежал, то его можно захватить. Я почти уверен что в этом случае в камеру для сжигания его внесут в бессознательном виде. Хорошо бы в такой же вид пришёл мой организм после того что мне уже не за что бороться. Жена, дети - это все я, больше некого винить и неважно что мне некого больше защищать, неважно что я полностью разгромлен.
Но не успеваю ничего сказать или сделать потому что крематорщик возвращается в компании той самой женщины унтеркласса. Сейчас на ней простое платье и в руках поднос. Замечаю что Михаил успел на скорую руку накрасить ей проваливающиеся губы, зачесать волосы налево, открывая милую родинку и слегка подвести ресницы. Женщина расставляет на столе немудрёную снедь и ставит прямо передо мной кувшин с остро пахнущей вишней и спиртом жидкостью.
— Вы угощайтесь, герр инспектор, не побрезгуйте… - лицо Васильчука расплывается в угодливой улыбке.
Приходит срочное сообщение на телефункен. Читаю так чтобы остальные не видели. По сообщениям наблюдателей, искомый объект эвакуирован подлодкой ГОК в трёхстах километрах отсюда. Уже пару часов как, и все что я могу - определить источник урона Организации. Прикидываю последствия.
Я трезв со вчерашнего дня и держу руку в кармане, просто чтобы он не видел как она задрожала и невнятно киваю. Сжигатель неверно расценивает мой знак, что-то громко кричит женщине, отчего та тут же нагибается и задирает подол. С некоторым трудом отрываю взгляд от идеально арийских ног и перевожу его на хозяина застолья.
— Партия, Фонд и моя супруга явно не одобрят твои… извращения.
Некоторые вещи ему знать не надо.
Михаил киснет на глазах, кричит ей о том что давно пора было в печь отправить и резко командует что-то, отчего женщина на четвереньках подползает мне под ноги.
— Це ведь другое дело, правда?
— Правда, - с удовольствием размещаю на её спине усталые ноги. - А сейчас давай поговорим про Объект. Тот самый, которого из-за всё пошло не так.
— Як… Как скажете, герр инспектор. Ульрих, выйди, - и тот торопливо закрывает за собой дверь.
Я не говорю ему что Объект скорее всего перевернул всю дипломатическую доску хрупких взаимоотношений между двумя полушариями планеты. Три члена высшего руководства нацистской партии были понижены, один публично казнён и это только тот минимум, о котором я могу достоверно предполагать. Прочее не предполагаю даже мысленно.
Михаил наливает себе из кувшина в рюмку и выпивает. Закусывает маринованными грибами и я снова убеждаюсь в его извращённом вкусе. Повторяет операцию как человек стойко готовый к страшному будущему или полному его отсутствию. Вытирает губы рукавом и приступает:
— Я помню о ком вы. Оформил киндера как надо, но нашёл в документах пометку об отправке дальше. Всё сделал.
— Ты собирался его задушить, сжечь или растворить?
— Проверяете? Я фондовские правила знаю, с этой литерой в личном деле душат, жгут, потом растворяют, дальше приезжают ваши, эээ, не помню, потом изымают контейнер с отходами. Наверное, его тоже душат, жгут и растворяют.
— Что значилось в документации на него?
— "Пересылка".
Чуть-чуть разминаю пятки о спину, после целого дня на ногах это приятное ощущение.
— Вы проверили цифровую аутентишрифте?
Он не меняется в лице, только говорит мне:
— Не проверил. Моя вина. Пей, Мартин Рад, я вижу как у тебя дрожат пальцы.
Молчу, ничего не предпринимая. Пауза затягивается. Васильчук вдруг резко вскидывает подбородок.
— Как я понимаю, это всё. Конец. Партия Зигфрида досталась другому и ария героя второго плана подходит к закономерному концу. Лишь бы не превращаясь в фарс. Я постараюсь достойно принять перевод в штраффеншутце, если так решит ObskuraCorps. Объект был передан на руки транзиту и всё, не знал что так обернётся… Вы только скажите, что с сыном будет?!
Ставлю ногу в туфле перед мордой унтерсамки, чтобы почистила. Отвечаю под знакомое чавканье:
— Забавный момент, крематорщик Михаил Васильчук. Может раньше эта маска и срабатывала, но. Как только ты перестал притворяться неотёсанным деревенщиной и перед лицом ответственности вспомнил о достоинстве, то стал похож на арийского унтерофицера Микаэля Бэзила. Мне даже жаль что ты не можешь им быть по определению.
Я не знаю что ГОК сделают с Объектом. Точно знаю что хотели сделать мы. Заставляю себя не думать о кувшине со спиртным.
— А у твоего Ульриха всё будет хорошо - он за тебя не отвечает. Моё тебе слово. И… Ты ведь уже понял на чём ещё прокололся?
Скотожог виновато кивает:
— Я всё понял. Коронки, ну и топливо по мелочи. Но и ты меня, Мартин, пойми - он сейчас в школе Охранных Войск, может подымется повыше. Всего лишь заверенный тестом ДНК полуариец, нужны взятки. Мой расовый потолок - блокляйтер, всё равно недолго осталось, а у него есть будущее. Да и жечь недолюдь профессия нужная, без работы не останется, ты ж понимаешь…
Пинаю унтерсамку, чтобы повернулась и подставляю левую ногу. Привычно всё делает.
— А ты понимаешь, что я могу сделать звонок по телефункену и скоро на километр вокруг ничего не будет?
Это не ложь, просто недоговорка. Нужен очень особенный код, которого у меня нет и сорок минут - совсем не скоро. Но передо мной живой мертвец, так что это простительно.
— Я всё понимаю, Мартин. Я виноват и готов понести наказание пред ObskuraCorps, народом и партией. Давай с этим закончим. Раньше следующей недели процедур не будет, так что возьми и… Распорядись правильно.
И протягивает мне управляющую микросхему.
Отпихнув существо под собой, встаю и с должным уважением к моменту принимаю ключевой элемент управления газовыми камерами.
— Благодарю.
— Да пожалуйста. И выпей уже, мне больно на тебя смотреть.
Секунду размышляю, затем хватаю кувшин и жадно хлебаю, как не в себя.
- Ну вот, другое дело… на своих вишнях настаивал, а тех на унтерах.
Сплёвываю под ноги.
— Ты… Что?!
— Не волнуйся. На обычных, не ваших. Стреляешь, варишь, мясо снимаешь, рубишь, с мульчей в лунку, а поверх вишню. Года за три вырастает в самый раз. Увлекаюсь садоводством, да. Вкусно?
С облегчением пью дальше, пока не опустошаю весь литровый сосуд.
— Всё, Мартин, будь счастлив, - и кричит в сторону двери: Ульрих, проводи гостя!
Ульрих бормочет словно себе под нос о том какой его папа хороший, как он…
Меня снова ведут к крутой сварной лестнице и будто на прощание я оборачиваюсь, словно запоминая всё это:
Стол с нетронутой закуской
Унтерофицера, который уже умер и понимает это
Животное на полу, глухо хнычущее
Сын скотожога тянет меня за рукав, но я не отрываюсь. Что-то не так:
Почти унтерменш, чьё дитя - полуариец
Этническая немка собачьим движением поправляет волосы за правое ухо, за которым родинка
Давно пора было в печь отправить
Бэзил закрывает дверь. Словно сквозь сон слышу рядом:
— …вы даже не представляете сколько он для меня сделал, учил меня плавать, охотиться, сдавать нормативы Союза Немецкой Молодёжи, без него я бы этого всего не смог. Вы не смотрите ни на что, ему было очень трудно, были времена что он мне отдавал последнее, это он всё ради меня, он хороший, правильный, настоящий… Настоящий человек.
Мы уже почти спустились и вдруг Ульрих оборачивается и я вижу слёзы на его щеках и истерично дёргающиеся губы.
— Герр Рад, это… Это я сделал.
— Что сделал?
— Подделал документы. Тот мальчик был… Ну, похож на меня. Я не хотел чтобы он умер.
Все составляющие мозаики встают на свои места. ГОК не знали о глупости парня, просто воспользовались случаем, имея следящего червя в системе управления и выдав себя за пересыльный транспорт, а это значит что текущая кодировка на 128 вёльв скомпрометирована. Немедленно докладываю об этом, дублируя по всем каналам.
Мы в молчании идём почти до самого блокпоста и где-то за сотню метров я оборачиваюсь к подростку и вкладываю ему в ладонь микросхему.
— Она именная, но если нужно то перекодируется, вот номер, там помогут. Никому никогда не говори что мне сейчас сказал и что от меня услышал. Срежь у неё эту родинку за ухом. И…
Лихорадочно записываю все нужные номера на листке бумаги.
— Это художественное училище. Это политех. Вот офицерские курсы, если решишь продолжать. Вот…
Он вытаскивает бумагу из моих рук и хлюпает носом.
— Спасибо. Будьте счастливы.
Иду к блокпосту, не обрачиваясь. Не хочу знать, положил ли он схему в карман или раздавил ногой.
Вдруг понимаю как давно не смолил, почти целую жизнь. Достаю "Империум", прикуриваю, размышляю об альтернативах уже принятому решению.
По закону: я обязан донести на обоих за всё сделанное и не только. Крематорщик будет кремирован, его сын в лучшем случае будет низведён до унтерменша.
Иная возможность: сделать жизнь этого вора хуже смерти. Свалить всё на Ульриха, тем самым отправив в эту же газовую камеру, прислать его отцу бутылку "Камю", отдающего вишней.
То, что мне сейчас хочется: использовать полномочия, взять с собой десяток солдат, вернуться и избить обоих до полусмерти, отказаться от нужды судить, приехать вместо бывшего дома в казарменный угол, снова напиться и забыть весь этот страшный сон.
И то что по совести. То что я сейчас сделаю.
Далеко от меня, под толщей воды, в брюхе железной рыбы плывёт к новой жизни похищенный ГОК маленький мальчик, который желанием может изменять мир. Во имя интересов Фонда и Великой Германии я должен был стать детоубийцей, но не сделал этого. В правильные рабочие мысли невольно вклинываются мысли о моих собственных детях.
Неожиданно живот пронзает острая боль, я сгибаюсь и исторгаю всё выпитое. Льётся красное и много, больше литра. Пережидаю приступ, сплёвываю. Проверяющий на выходе документы солдат участливо спрашивает, всё ли у меня хорошо. Отвечаю, что желудок разыгрался и хлопаю его по плечу. Солдат смеётся и заверяет что скот всё слижет.
Сажусь на заднее сидение в ожидающую машину, наконец-то достаю из внутреннего кармана фляжку коньяка и пью её, пока она не пустеет. Затем достаю рабочий планшет и заполняю отчёт по делу.
Объект - потерян еще до начала расследования вследствие инфильтрации и подлога, предположения прилагаются.
Михаил Васильчук один и только он один виновен во всём - кражи, растраты, саботаж, предательство национальных интересов, а также ObskuraCorps в частности и Фонда вообще.
Ульрих Бэзил - во всех отношениях идеальный арийский юноша, ввергнутый в обман преступным отцовским намерением и оттого ни в чём не повинный.
Обслуга камер в количестве двух единиц и домашняя обслуга в количестве одной единицы с повреждённым кожным покровом - должны перейти в ведение Ульриха Бэзила как прямого наследника.
Скотосжигательный комплекс - рекомендация назначения вышеуказанного Ульриха Бэзила как имеющего большой опыт, либо по направлению ObskuraCorps.
Ставлю точку, расписываюсь, заверяю аутентишрифте.
Из маленького кармашка достаю мятый блокнот, открываю на предпоследней странице. Сверху ставлю дату, а чуть ниже пишу заглавными буквами наискось: Я НЕ ВИНОВАТ. Некоторое время любуюсь надписью, бессмысленно сжимая красный нос в кармане и добавляя глупые финтифлюшки вроде "долг", "необходимость", "расовая чистота", "нация" и "семья".
В итоге не тормозя сплёвываю в окно бумажную массу.
— У вас на губах красное, - говорит мне водитель.
— Всё нормально, это коньяк остался, - отвечаю я.
Вытираю кровь рукавом.
Я всё ещё хороший человек.