Шурх.
Я переворачиваю страницу назад и вижу те две недели, которые мы провели на Багамах. Мы день-деньской проводили в пляжном домике, наслаждались каждым закатом, как последним, и потревожить наш покой могли только наши прикосновения друг к другу. Мы ходили нырять под коралловым рифом, плавали среди рыб, раскрашенных во все цвета радуги, и теряли себя среди славной красоты Матери-Природы.
Шурх.
Еще одна страница назад. Это Париж. Наконец-то ты выбралась туда ради удовольствия, а не по делам. Мы обедали и бражничали на Эйфелевой башне, добрались до всех достопримечательностей, про которые только вспомнили, и повидали все шедевры искусства и архитектуры, которые мы всегда хотели повидать.
Шурх.
Это наша первая годовщина, штат Флорида. Лёжа на пляже, держась за руки, мы отбросили всё, кроме нашей любви друг к другу, и позволили жаркому тропическому солнцу вытапливать из нас все наши повседневные заботы и хлопоты.
Шурх.
День нашей свадьбы. Я помню, как мне перехватило дыхание, когда я впервые увидел тебя в твоём платье, всю сверкающую красотой. Мы и не подозревали, что директор придёт, а уж того, что она будет улыбаться - и представить не могли.
Шурх.
Вечер, когда я сделал предложение. Я знал, что ты догадалась, когда мы отправились в тот ресторан, в котором ты всегда хотела побывать, но всё равно ты сделала вид, что удивлена. Все порывались нас поздравлять и жать нам руки.
Шурх.
Наше первое свидание. Я сомневаюсь, что можно было бы напортачить больше, чем удалось мне. Но тебе я настолько понравился, что ты позволила мне пригласить тебя снова. Я до сих пор помню, какую лекцию директор прочитала нам впоследствии.
Шурх.
Я добрался до передней обложки. Мучительно выжидаю минуту, прежде чем перевернуть альбом и снова начать с конца.
Шурх.
Я снова вчитываюсь в каждое слово уведомления о моём увольнении. Я помню выражение лица директора, когда она протянула мне листок бумаги и велела освободить мой кабинет. Я помню то мимолетное мгновение, когда я увидел в первый раз настолько глубокую скорбь, описать которую не хватит слов, и понял в глубине души, что это оттого, что она не могла решиться посмотреть мне в глаза.
Шурх.
Я переворачиваю ещё одну страницу, и последнее письмо снова кровоточит своим сочувствием ко мне. "Джон, это последний раз, когда пишем вам…"
Шурх.
"Джон, я знаю, что прошло всего лишь несколько месяцев, но мы все думаем, что вам следовало бы…"
Шурх.
"Джон, возможно, ещё слишком рано, но…"
Шурх.
"Джон, нам всем так жаль…"
Шурх.
"Джон, я сожалею, что именно мне приходится вам об этом сообщать, но ваша жена не успела добраться до назначенного пункта эвакуации после нарушения условий содержания и полной потери Зоны 29. В данный момент мы вынуждены предположить, что она погибла при исполнении вместе с остальными членами её группы…"
Шурх.
Твоя последняя фотография, рядом - записка, которую ты оставила мне в тот роковой день. Кусок простой линованной бумаги, надпись от руки: "увидимся в семь". Одинокая слеза падает на страницу, и я быстро вытираю её, чтобы не испортить книгу. Хотя я знаю, что это зря - на ней уже остались бесчисленные следы от пролитых ранее слёз.
Шурх.
Я снова вижу тебя, сияющую от гордости, на вечеринке в честь твоего повышения. Я помню все разговоры, лекции и аргументы, которые у нас были, помню, как директор в своей негромкой манере напоминала нам, что, хотя она в любом случае никогда не будет препятствовать нам, но в нашей работе всегда всегда существует невыразимый риск, когда дело доходит до служебных романов.
Шурх.
Я переворачиваю страницу назад, и это снова те две недели, которые мы провели на Багамах. Я вижу их в тысячный раз, и в тысячный раз я хочу суметь повернуть время вспять, как переворачиваю эти страницы. Чтобы провести ещё минуту, ещё секунду с тобой.
Шурх.
Ещё одна страница переворачивается, и внутри меня отмирает ещё один кусочек моей души.