Великий карцист Бамейро ощутил колоссальное облегчение . Веками он чувствовал лишь гнев, ненависть, отчаяние, впридачу со стыдом, укоренившимся глубоко внутри. Но когда его длань когтистой лапой легла на небольшой фрагмент часового механизма, и крутящиеся шестерни обожгли его кожу, он испытал что-то, почти похожее на надежду.
Он рассмеялся бы, или даже пустил слезу, но его острозубые пасти теперь издавали лишь нечестивые звуки, а его глаза ставили в тупик, звериным взором. Потому, он просто шёл по латунной тропе — а ведь он и помыслить не мог, что когда-нибудь ступит на неё ещё раз. Механизм равномерно пощёлкивал в ладони, каждая клеточка тела Бамейро вопила о неприятии, но он держал механизм так, словно тот был священной реликвией божественной природы.
Так оно и оказалась — это была последняя часть МЕХАН, затерянная в бренном мире. Сердце Бога, вырванное из груди Иона, верховного иерарха Церкви Разбитого Бога, предателя. Его тело, разбитое на части, уже не могло подпитывать себя, лишившись силы МЕХАН. Бамейро так и не простил ему давней обиды, но сейчас он не оглядывался, устремив свой взгляд строго вперёд.
Взору его открылась исполинская машина. Её детали крутились и вращались, пели песню, лишённую голоса. Позади него неслышно собрались Архонты, не сводившие глаз с маленького механизма в когтях Бамейро. Жуткие ангелы, не вмешиваясь, глядели, как жалованный слуга Ялдаваофа идёт к богу, которому предстояло быть воссозданным.
Бамейро подходил ближе, жжение в руке усиливалось, проникало сквозь кожу, достигая костей, но он не обращал внимания. Детали механизма завибрировали, начав гудеть в унисон с громадной машиной. Сотни лет Бамейро полностью контролировал своё тело, но сейчас его сердце безудержно колотилось. Этот звук он слышал тысячи лет назад — зов Бога, от которого замирало в груди дыхание, и кипела кровь. Хотя, в этот раз зов был адресован не ему.
Начиналось всё, конечно же, по-иному. Глядя на божественную машину, на её шестерни в вечном движении, на отполированные до блеска поверхности, Бамейро вспоминал другое время, когда он был совершенно другим человеком. Другим тогда было и его лицо — не было изувеченной плоти, не было блеклых глаз, не было раззявленных зубастых пастей. Были улучшения из латуни и железа, были глаза, горящие верой в бога, был рот, бормотавший священные молитвы часовых механизмов.
То было несколько тысяч лет назад, когда он являлся простым набожным механитом, и не обращал внимания на другие варианты и пути, кроме как посвятить свою жизнь вознесению Разбитого Бога обратно на его престол. Позднее, он лишился конечностей и органов, их место заняли простые металлические конструкции, которые было по силам производить. Это казалось ему перестроением тела по образу и подобию бога. С высоты нынешнего опыта было ясно, что это было лишь примитивное подобие проявлений МЕХАН, но среди механитов это казалось священным и почётным.
Он и не разумел, что на его плечи ляжет бремя какого-то подвига, и не ожидал увидеть своими глазами священную реликвию. И, хотя он стремился отдать все время своей жизни ради сей цели, воскрешение бога казалось столь несбыточным. Была уйма великих мастеров, умудрённых Механитов, чьи умы выглядели как механизмы, а сердца отданы во владение бога. А его жизнь проходила в учении, молитвах и мирной медитации. Было сложно уверить себя в том, что подобное закончиться так скоро.
Но существовал и Ион. Дэвитский раб, который случайно наткнулся на частицу бога и осознал, какие перспективы она сулит. В скором времени он обзавёлся союзниками среди угнетённых и организовал свой вариант механитской религии — не чтобы верно служить богу, но чтобы употребить его части себе во благо. Никто не знал, как ему удаётся повелевать подобной силой, но Ион сумел слиться с реликвией и взял Бога под свой контроль. Он посмел осквернить МЕХАН.
Вскоре дэвиты пали, а механическая империя набирала обороты. Но в создаваемых ею машинах не было ни красоты, ни гармонии — эти механические чудовища несли за собой только разрушение. Повсюду слышался громкий лязг, небо почернело от едкого дыма. Исполинские постройки пожирали целые горы и разрастались, как раковая опухоль. Механиты были не согласны, за что и пришла к ним расплата.
События развивались быстро. Церковь Разбитого Бога обуздала ту самую силу, которой пользовались Механиты, и пользовалась ей, не ведая меры.Четверо святых Иона спустили с цепи своих железных тварей, и немногочисленных механитов затравили, словно зверей на охоте. Их острые когти гнули латунь, а бледные клыки рвали всю оставшуюся плоть.
Для Бамейро тогда, это было время ужаса и отчаяния. На его глазах сгорел храм, разорвали на клочки его наставников и единоверцев. Он воочию увидел такие машины, которые раньше мог представить лишь в кошмарах. Тогда единственной по-настоящему чудовищной вещью ему казалась только Плоть, механизмы же представлялись элегантными и утончёнными. Он осознал свою неправоту, когда гигантские шестерни перемололи его собственные ноги, а в ушах повис резкий металлический скрежет. Тогда Бамейро понял, что суть Разбитого Бога извратили, что это -— его нечестивая, неверная форма.
Лишённый надежды, он упускал жизнь. Его оставшаяся плоть была изувечена, кровь лилась ручьём, металлические части глодали богомерзкие приспешники Иона. В отчаянии, а возможно — в глубоко затаённом гневе и отвращении, Бамейро взмолился. Впервые в жизни он молил господа, о силе изменить порядок всех вещей. Но отозвался ему совсем не тот, кому изначально были адресованы мольбы.
Ощущение вышло почти на грани восприятия, шёпот исходил не от чудовищных ангелов, спустившихся с небес, а изнутри него самого. Он обещал власть, сулил отмщение и воссоздание Разбитого Бога. Поначалу Бамейро пришёл в замешательство, подумал, что все происходящее лишь видения воспаленного разума. Но шёпот уступил место картинам, каких в этом мире нет и никогда не должно быть. Бамейро догадался, откуда исходит зов.
То был зов Плоти, идущий от уцелевших остатков смертного тела, ибо наследие Ялдаваофа сокрыто в каждом человеке до единого. В предсмертном видении Бамейро открылся мир плоти, по которому расползались крупные куски мяса неестественной формы. Он увидел шесть жутких тварей, наделённых великой силой и недрёманными очами. И средь них — самую чудовищную и прекрасную, Драконицу в Великой Латунной Клетке. Она призывала своих сыновей и дочерей даровать ей свободу. И Бамейро понял, чего от него хотят.
Трудно было оценить, что лучше, а что хуже — чудовищные машины или чудовищная плоть? Но Бамейро сделал свой выбор. Возможно, причиной тому стало его состояние, он стоял на пороге безнадёжной смерти; возможно, потому, что Ион казался ему большей угрозой. Или вовсе потому, что терпеть, как МЕХАН извращают и используют как бездушный инструмент, было невмочь. Так или иначе, он впустил шёпот в себя и согласился на предлагаемые условия.
Его изодранное тело расцвело новой жизнью. Твари из видений расхохотались, Драконица с усмешкой глядела на его послушание. Механические чудовища ошарашенно смотрели, как человек оборачивается тварью. Механические части, бывшие предметом его великой гордости, отвалились от тела, а усечённая плоть разрослась, словно плесень. Шестерни, вкрученные в его кости, выскочили наружу, детали, некогда бывшие его частью, оказались отброшены, а конечности, которых он давно лишился, выросли заново и обзавелись множеством новых придатков.
Это было болезненно, но быстро. Когда вновь ожившая плоть перестала выворачиваться и к Бамейро вернулась ясность мыслей, бой уже закончился. Железные твари, убийцы его учителей и друзей, были разодраны на клочки и больше не резали слух своим лязганьем. Их останки смешались с блестящей латунью, отброшенной телом Бамейро. Пожар в храме разгорался сильнее, и Бамейро наконец понял, что это его когти обезглавили механических монстров, его костяные шипы пробили их железные корпуса, его пасти издавали этот звериный рёв.
Чтобы биться с нечестивыми, он стал нечистым.
В тот день он перестал считаться механитом и стал Великим Карцистом Бамейро, верховным жрецом Ялдаваофа. Поступив в услужение Драконице, той самой, против которой должен был бороться, согласно всем священным писаниям Механитов, он начал новый цикл жизни. Предстояло собрать последователей, читать им проповеди, суть которых он не разделял, и предлагать им силу стать зверями. Возглавив то, что он презирал, Бамейро вступал в бой с новым чудовищем, имея лишь проблеск надежды на то, что это спасёт его господа от жуткой участи.
Увы, он не мог больше называть МЕХАН своим богом, не слышал прежнего зова и не мог, как раньше, ценить красоту машин. Жизнь стала мукой, сам он зачерствел,, теряя ко всему интерес. На его глазах рушились планы, гибли соратники. Ему было безразлично. Он лишь начинал сначала, руководствуясь тем, что нашёптывали ему Архонты.
Его побеждали, разрывали, изгоняли в клетку Драконицы, но он поднимался и снова шёл в бой, будто и не было потерь и неудач. Лишь увидев снова Иона с реликвией на груди, Бамейро ощутил, как внутри что-то шевельнулось, напоминая, за что он сражается. Он стал мерзостью, наделённой невообразимой силой.
Но всё было неважно. Да, не раз и не два он был повержен, но сейчас он победоносно стоял на развалинах Церкви, и его надежды воплотились в реальность. Архонты снизошли в этот мир, чтобы воочию видеть последний момент. Бамейро снова бросил взгляд на свою когтистую лапу; механизм уже прожёг плоть, обнажились кости.
Щёлк.
Сердце Бога идеально встало на своё место в величественном механизме. Зрелище было прекрасным, все шестерёнки завертелись с невероятной скоростью, издавая немыслимо громкий, потрясающий звук. Через секунду не стало шестерёнок, исчезли часовые механизмы. На Бамейро свысока взирала сущность, чьё естество — порядок, чья слава была давно скрыта, а сила — потеряна. Это был Бог, его Бог.
Бамейро больше не воспринимал происходящее. Может, он и сумел бы, будь он тем юным механитом тысячи лет назад. Но сейчас он слышал лишь смех Архонтов и дальний рёв Драконицы. Свет МЕХАН почти ослеплял, но Бамейро знал, что творится за ним происходит что-то ещё.
Клетка раскрылась. Клетка, состоявшая из МЕХАН, в которой был заточён Ялдаваоф, оказалась разбитой. На мгновение наступила тишина — Драконица освободилась, Бог принял свой полный облик. Под ободряющие крики Архонтов они соединились вновь, великий зверь и великая машина, заявившие о своём присутствии. Их сила и мощь столкнулись, тела и разумы сплелись воедино.
Великий Карцист Бамейро наблюдал за этим молча, ощущая что-то иное, чего не чувствовал уже давно. Он ощутил, как Ялдаваоф забирает его силу, а величие, источаемое МЕХАН, опаляет его прогнившую плоть. На самом же деле он тихо радовался, что грехи его лежали пред Богом, который перестал быть разбитым, что все долги теперь были оплачены, обязанности — выполнены, и можно больше не цепляться за остачертевшую жизнь.
Драконица и Бог взревели, снова вступая в бой.
Бамейро уселся наземь и тихо взмолился: «Господь мой». Вскоре его голос затих, а тело возвратилось во прах.