Сержант Манселл напоследок заглянул в комнату. Его глаза уже покраснели от пыли и слез, которые теперь бороздили щеки. Одежда была пропитана запахом рвоты, крови и гнили. Он почувствовал, как устройство, пощелкивая и жужжа, с глухим гулом пришло в движение, когда его валы и шестеренки, касаясь друг друга и меняясь местами, тоскливо начали сцепляться. Он знал, что только что создал чудовище.
Он вышел наружу в непривычно плохом настроении, но отнес это за счет окружающей обстановки. Стараясь не обращать внимания на щелчки, которые раздавались эхом при каждом шаге, он направился к своему отряду, чтобы помочь похоронить мертвецов.
Испытания прошли замечательно.
Доктор Санкт был доволен. Очень, очень доволен. С того дня, как ему принесли первый экземпляр, который вопил и скрежетал, он с головой ушел в работу. Взвод, отправленный на первичное исследование руин, безуспешно искал остальные пропавшие артефакты фюрера. Безумному коротышке было мало Кровавого Копья и Христовых Риз, и он посылал на поиски отряд за отрядом в пустыни Северной Африки. Одно время Санкт считал эти поиски пустой выдумкой этого себялюбца.
Но это было раньше. До того, как к нему доставили заводного человека, тело которого когда-то было всего лишь ничтожной плотью. Был еще второй, но он, к сожалению, был сильно поврежден крупнозернистым песком пустыни и ремонту не поддавался. Зато первый…
Уровня допуска Санкта было недостаточно для того, чтобы узнать об обстоятельствах, которые довели молодого парня до такого состояния. Ему было известно лишь, что тот был результатом выполнения одного из заданий фюрера. Парня ему отдали тогда, когда в его теле стали подниматься металлические детали, а крутящиеся шестеренки начали прорывать кожу. Это было, думал Санкт, почти красиво.
Санкт убрал остатки его кожи даже аккуратнее, чем требовалось, и положил каждый кусочек в отдельный стерильный контейнер. Много времени прошло с того момента, как крики превратились в неживое щелканье, и Санкт работал до тех пор, пока, наконец, кости из литой меди и мускулы из противовесов, выпущенные на свободу, не смогли стоять самостоятельно.
Он мог выполнять только самые простые задания. Очень скоро Санкт понял, что механизм будет почти бесполезен и не сможет делать ничего сложнее, что умел, пока был человеком. И он отправил его прохаживаться перед дверью с винтовкой, как будто тот все еще был солдатом. По крайней мере, так ему было спокойнее.
Потом Санкт снова исследовал плоть, которую удалил из шестеренок, и понял, в чем ошибся.
Хрящи и кожа были металличесткими, некоторые из них соединялись друг с другом в отчаянной попытке вращаться и двигаться. "Конечно же!" - подумал Санкт. - "Как глупо с моей стороны. Это нужно усовершенствовать."
Он связался с начальством и объяснил, что ему требуется. Понадобится много места, подопытные для испытаний и солдаты, желающие послужить отечеству. Его старый друг, доктор Рашер, проводил тогда свои эксперименты. Узнав от Санкта об его открытии, он издал радостное восклицание. "Наконец-то!" - сказал Рашер. - "Мы найдем разгадку." Санкт был бы более чем рад дать эту разгадку.
Сначала были неудачи. Санкт знал, что они будут, поэтому использовал самых незначительных подопытных: умственно отсталых. Они подвергались вивисекции, изучались и отправлялись в печи крематориев. Санкт знал, что их всех, вне зависимости от обстоятельств, ждет одинаковая судьба. Такая уж судьба уготована несовершенным. Такое уж будущее грядет для тех, кто не принадлежит к господствующей расе. Поэтому ни разрезы, ни развинчивание, ни дезинфекция Санкта не заботили.
Когда ему показалось, что он узнал достаточно, он перешел к новой серии опытов: на цыганах. Из тела одного из них он удалял механическую печень, а из тела другого - биологическую. Затем он клал их рядом и изучал часами, слушая, как их бывшие обладатели медленно умирали: один - теряя кровь, другой - масло. Когда он, наконец, понял их взаимозависимость, он стал пытаться пересаживать органы из тела в тело. Эти эксперименты чаще всего проваливались, однако случайные успехи ободряли его. Он знал, что скоро все будет готово.
В середине 1944 года он почувствовал себя достаточно уверенно и послал за пианистами и скрипачами. Конечно, ему нужны были их руки. Шестеренки оказались настолько хрупкими и тонкими, что у него почти разрывалось сердце, когда он их вынимал. Потом - художники. Их глаза бесценны. Он чуть не забыл о певцах, вспомнив о них только тогда, когда бережно привинчивал шевелящиеся губы поэта. Голос, конечно, не потребуется, но красота всегда ценится. В конце концов, Санкт работал над шедевром; забыть о какой-то детали - почти то же самое, что вырезать улыбку с подлинника "Мона Лизы". Это недопустимо.
Но он понимал, что хрупкие детали есть хрупкие детали. Он часто переживал из-за этого, когда ему казалось, что все его достижения пошли прахом, пока ему, наконец, не пришла в голову одна мысль. Он тогда наблюдал за заводным охранником, марширующим перед его дверью. Его озарило: рабочие, шахтеры, дворники. Они тоже могли быть частью его творения! Он почти чувствовал себя глупо, припомнив, в каком пребывал смятении, когда чуть не забыл о певцах. Как можно создать истинный шедевр, не включив туда все необходимое?
Их руки и ноги подводили питание к мельчайшим шестеренкам, переносили по внутренним каналам необходимое и делали возможным, чтобы один человек, один рычаг мог работать с чем угодно! Но сильные и умелые руки ничего не стоили без ума, который управлял бы ими.
И Санкт послал за учеными, докторами, учителями и исследователями. Их сознания были необходимым компонентом, который нельзя было исключить. Он намучился с первым субъектом, не понимая, как на самом деле соединялись разные части, но упорно продолжал изучение. Со следующим было намного легче. В конце концов, все части были переплетены в единое целое и смогли управлять руками и мускулами с совершенной, непреклонной точностью.
Будучи близок к завершению, к достижению прекрасной конечной цели, Санкт ощутил себя достаточно уверенно для того, чтобы пригласить в лабораторию все немецкое военное командование и продемонстрировать им результаты своих трудов.
В душных, почти вызывающих клаустрофобию коридорах бункера под Челмно толпились нервные люди. Из высшего командования пришел только один офицер, остальных больше заботила война на пороге. Однако у Санкта было решение всех их проблем. С его машиной Германия сможет полностью защитить себя в необозримом будущем.
На глазах у наблюдателей он положил в приемное устройство пистолет, повернул диск и положил руку на рычаг. Он медленно нажал его, впервые вслушиваясь в безупречный ритм. Он знал, что все заработает, нутром чуял, что машина сработает идеально. Каждый щелчок был балетным па, ударом по струнам, поворотом мотыги, приснившейся гипотезой. Санкт впервые за всю свою жизнь был так близок к тому, чтобы ощутить любовь.
Когда машина остановилась, он взял пистолет и, повертев его в руках, удостоверился, что никель и сталь превратились в золото и медь. Он протянул его одному из присутствующих старших офицеров. Тот брезгливо осмотрел его и отложил в сторону.
- Это все, что оно может? - спросил офицер.
- Что вы имеете в виду? - переспросил Санкт.
- Это все, что оно может? Превращать сталь в бронзу?
- Разумеется, нет, - ответил ошеломленный Санкт. - Они могут намного, намного больше. Это только первый шаг большого пути. Сейчас они могут проводить только один вид трансформации, превращая что-то во что-нибудь другое. Но скоро, очень скоро они смогут улучшать предметы. Улучшать так, как мы и представить себе не могли! Переписывать книги, исправлять ошибки в сложных формулах, изобретать новые бомбы и новые религии - одинаково хорошо!
Люди глядели на него и на огромный механизм за его спиной. Офицер всмотрелся в его глаза с напряжением и болью.
- Тогда заканчивайте. Новый бог нам нужен прямо сейчас.
Санкт безостановочно работал. У него осталось всего несколько человек. Сначала он использовал научных сотрудников, потом последних изможденных, отощавших узников. В конце концов, он принялся за наиболее смышленных солдат. Он старался использовать их по максимуму, поскольку больше не мог позволить себе быть чересчур разборчивым. Потом ему пришлось взяться за своего верного охранника. Он забрал у него ружье, бережно подвел его к столу и поблагодарил за безупречную службу, а затем разобрал его все еще бьющееся заводное сердце по винтикам.
Когда, наконец, пришли американцы, он знал, что почти закончил свою работу. Сквозь дым он чувствовал, что они приближаются. Даже несмотря на то, что большая часть охраны разбежалась или была использована в экспериментах, в печах ярко пылало пламя. Германия пала, но ее исследования все еще могли быть полезными.
Улыбаясь и махая руками, он подошел к охраннику, стоящему впереди. Он поздоровался с ними на ломаном английском и спросил, что сейчас творится на войне, которая выглядела такой далекой. Он предупредил их о том, что происходит в лагере, попытался объяснить, что предпринимает командование, и как им нужно обращаться с вирусами, которые он привозил. Убивали его долго: сначала ему отрезали руки, потом выкололи глаза, а потом срезали губы.
Сержант Манселл взглянул на огромный механизм. Он до этого видел Биг-Бен в Лондоне, и ему казалось, что внутри он наверняка выглядит так же. Остальные солдаты были снаружи. Они хоронили мертвецов в промежутках между резкими, мучительными приступами рвоты. Он опустил взгляд на диск набора. На латунной табличке возле диска кое-как читались остатки инструкции на английском языке. Прямо под ней на полу лежала одна-единственная шестеренка.
Манселл перевел взгляд с детали на механизм и облизнул губы. Место этой детали было очевидно, ясно и недвусмысленно. Подняв последнюю латунную шестеренку, он поместил ее туда и увидел, как машина легонько содрогнулась, словно в экстазе. Страшная работа наконец-то была закончена.
Той ночью он видел во сне девушку, веселую и прекрасную. Он встал рано утром, взял пистолет и машинально побрел в лес. Между деревьев, отдаваясь кровью и железом, прозвучало эхо выстрела.