Документ V2008-5. Найден на территории объекта.

День 14
Я думаю, что будет немаловажно объяснить контекст, чтобы будущие поколения могли осознать актуальность моей деятельности.

В 1916 году меня зачислили в Пятую Пехотную Дивизию Его Величества, и кровавые окопы и траншеи Европы были мне свидетельством человеческого варварства и небытия Бога. Я получил рану в бою и, когда я валялся в грязи с заражением крови, последовавшая лихорадка принесла мне видения.

В своих кошмарах видел я превеликого железного червя с челюстями, как у дракона, пожиравшего поля Европы. Он не имел зубов, лишь множество мелющих зубчатых колес, что растирали плоть и камень в порошок. Голос его был рёвом падающих снарядов, и дыхание его пузырилось отравой иприта. Проклятые души изрыгались в беззвёздное небо, как дым, исчезая в холодной, равнодушной пустоте.

Я не помню своих сознательных действий в течение этого времени, но в конце концов я оказался в больнице в Лондоне. Мне сказали, что война закончилась, но сны не прекращались. Я просыпался в холодном поту, исполненный намерения. Поспешно я записывал проекты, которые были выжжены в моём разуме, странную и чуждую архитектуру которых я не мог узнать или понять.

Наконец я вернулся домой к жене и детям. Храбрый Саймон и маленькая Саймона были желанным бегством от моего страха, но моя жена Клэрис заметила. "Контузия", так она назвала это, словом, жившим на устах жён и матерей всех ветеранов. Я попытался объяснить свои видения, что вселили в меня такой страх, но она отпрянула, словно я был просто сумасшедший.

Дети же вняли моим предупреждениям. Они, конечно, испугались, но не это было моим намерением. Нет, Саймон, не бойся страшилища. Нет Саймона, пожалуйста, не плачь.

Отец не позволит червю пожрать вас.

Схемы! Должен быть секрет того, как остановить червя. Я чувствую что-то знакомое, что уподобляет их большой металлической ловушке.

С ними я смогу поймать тварь.

День 825
Столько времени, столько времени в моих мастерских. Столько времени в чреве дома моего отца, вдалеке от посторонних глаз. Работал, строил. Моя жена задаёт вопросы, но отказывается слушать ответы. Только дети прислушались. Только Саймон понимает. Лучшего сына и не придумаешь.

Моя семья не очень богата, но крайняя необходимость придаёт силы моим рукам и направляет мои мысли. С помощью мудрого учёта мне удалось воспользоваться отчаянием рабочего класса. Они так долго искали работу и честную зарплату, что не ставят под сомнение мои мотивы. Некоторые с любопытством и восторгом взирают на мой проект. Сам Леонардо позавидовал бы такой работе, говорят они. Мы более чем работодатель и рабочие, мы — растущее братство, мы — провидцы, которые знают правду.

Вдохновлённые вести за собой прочих, мы превосходно всё успеваем. Они строят и куют, роют и укрепляют, кладут трубы и заворачивают провода в резину. На поверхности они говорят о Великой Депрессии, об экономическом и социальном отчаянии. А внизу я закладываю фундамент для великого завтра. Но я чувствую обжигающее дыхание червя. Он близко. Мы должны торопиться.

День 2398
Я видел марионетку червя. Одутловатый австриец ведёт за собой толпу отчаявшихся, и в своем отчаянии они бросаются в перемалывающие зубы червя и называют себя повелителями тысячелетий. Я видел его лицо в газетах и кричал, видя его пустые, ненавистные глаза, но никто не слушает! Никто НЕ ВИДИТ!

Кошмары изменились. Теперь я вижу больше, чем просто солдат на богомерзком поле боя, теперь я вижу тюрьмы. Лагеря мужчин, женщин и детей, чья плоть исчахла от жестокости и пренебрежения. Червь питается ими, и души их настолько слабы, что не могут даже бежать к лишённым рая небесам.

Мне страшно за них, но за моих собственных детей я боюсь ещё больше. В моих снах я слышу, как они плачут на поле боя. Они взывают к богу, к матери, к отцу.

Ответить им могу только я.

День 2567
Этой ночью.

Было видение. Я видел червя, поедавшего гниющую плоть мертвого мира! Звезды сгорели, солнце вытекло в темноту, и не осталось никакого света, лишь факел, разгоняющий забвение. Не христианский Бог держит этот факел, не языческий истукан, ни один политик или священник.

Факел держу я.

Я стою в ловушке, построенной из железа, земли и крови человека, и я приманю червя к его гибели!

День 2568
УДАЧА! ЧЕРВЬ В ЛОВУШКЕ!

День 2569
Моя победа была недальновидной. Червь в клетке, но он уже напустил на нас свою чуму. Бомбы падают на Лондон. Война бушует вновь. Червь кричит внизу, насмехаясь надо мной, даже находясь в заточении. Этот мир обречён.

Рабочие боятся его… или, может быть, они боятся меня? Некоторые хотят уйти, чтобы сражаться за родину в очередной бессмысленной войне. Другие стоят за мной, в ужасе от того, что идёт на нас. Как… как?.. Как сможем мы сбежать от этого гниющего мира и саранчи, что пожирает его?

День 2569
Я, наконец, понял назначение моей большой машины. Не клетка. Двигатель. Устройство, которое затмит собой все науки человечества, всё колдовство Сатаны и все чудеса Божьи. Машина, которая избавит нас от забвения! Все, что ей было нужно — это сердце! Горящая топка, которая включит её! Как ни парадоксально, но червь, который предрекал нам гибель, теперь станет частью двигателя, который понесёт нас к спасению!

Рабочие, которые прислушались к моим предупреждениям, едины со мной. Как паства у своего мессии, собрались они у моих ног, и как усердный пастырь, я поведу их в рай.

Некоторые сопротивлялись. Я не питаю к ним ненависти.

Я не ненавижу людей этого разрушенного мира.

Мне жаль их.

Всё, что я смог сделать, — убедить свою паству в том, что милосердная смерть предпочтительнее альтернативы. Тем, кто не пойдёт с нами, лучше принять смерть от рук своих ближних, чем от какого-то бессердечного врага на поле боя.

Сейчас я собираюсь завести мою великую машину и освободить себя от безумия могилы.

День 2570 День 1
В ослепительной вспышке мой двигатель и усадьба над ним перенеслись с раздираемой войной земли в новый мир. Это место похоже на наш мир, но они во многом отличаются. Вокруг усадьбы кружится серый туман, нет пороховой вони и разрушеного города. Усадьба стоит посреди поля из серой почвы, лишённой растительности. Я не слышу жужжания насекомых. Я не вижу солнца или луны, только глухой свет из ниоткуда.

Мрачный приём, возможно, но долгожданный. Я разделил вино с моими братьями и сёстрами. Сегодня мы спаслись.

Машина теперь работает тихо. Червя, должно быть, поглотило его собственное пламя. Какая-то милостивая часть моей души, столь упоённой победой и новой надеждой, молится за упокой червя.

День 2
На земле был день и была ночь, здесь же свет никогда не меняется. Нависает серый туман, в котором тонут все звуки. Мои последователи обращаются ко мне за ответами. Говорят, что я Голос двигателя, и что я должен знать, что делать. Я проповедую терпение и раздаю обещания, но я уже начинаю сомневаться в себе. Чтобы удовлетворить свое любопытство, я попросил троих из самых храбрых отправиться на поиски… чего-нибудь.

Я стараюсь успокоить мою семью, но Клэрис смотрит на меня только со страхом и ненавистью. Она заперлась у себя в спальне с Саймоной. Саймон же остаётся со мной. Он желает выйти, чтобы увидеть этот новый мир. Я не разрешаю ему. Я не хочу рисковать его жизнью ради знания.

Даже сейчас, когда я пишу эти слова,  меня поражает то, что я вижу. Этот мир должен был быть нашим убежищем, разве не так?

День 3
Мужчины, которых я отправил в туман, вернулись, благодаря длинным верёвкам, которыми я их подстраховал. Ни растений, ни животных, ни солнца или звёзд, ни цивилизации. Этот мир пуст и сер. Не тот ад, который мы оставили позади. Лимб.

Лучше ли это?

День 4
Сны больше не приходят. Раньше я редко мог закрыть глаза и не увидеть сокровенной машины и пророчеств о гибели, но теперь разум мой пуст, и тишина смеётся надо мной. Еду приходится выдавать пайками. Я делаю всё от меня зависящее, чтобы убедить паству в том, что утопия придёт, что это всего лишь переход, но голос пустых желудков более убедителен, чем голос пророка без пророчества. Медсестра по имени Юдора, похоже, взяла на себя заботу успокоить тревожные сердца, но она обрывает проповеди, когда я приближаюсь, и хранит каменное молчание, пока я не выйду.

День 5
Моя жена отказывается выходить из спальни. Она не говорит со мной, не обращает внимания на еду, которую я для неё оставляю. Я зову Саймону, но они не выходят. Я дошёл до того, что ненавижу свою жену. Её злоба не спасет нас.

Двое из моих молодых последователей пытались украсть еду из кухни. Они говорили о нехватке еды, недоверии, странных шумах, раздающихся снизу, хотя моя великая машина больше не работает. Если бы я велел заточить их, остальные были бы недовольны. Вместо этого я пошёл к прочим и сказал им, что молодые убежали искать ответов в тумане. Многие не верят мне, в том числе и Юдора. Они продолжают что-то тихо замышлять.

Я беспокоюсь за свою паству.

День 6
Сейчас все говорят о звуках снизу, о рёве труб и мелющем шуме, хотя я уверяю их, что машина отключена. Чтобы успокоить их страхи, я послал Дэнверса и Бёртлеби на разведку. Они должны вернуться сегодня вечером. Или утром.

Никто не спрашивает, откуда взялось свежее мясо на ужин.

День 7
Моя жена мертва. Я пришел в ярость от её дерзости и высадил двери киркой. Она усадила Саймону на кровать, а затем —

Чёрт бы тебя побрал, Клэрис. Ты гнилая шлюха. Я хотел СПАСТИ своих детей.

Дэнверс и Бёртлеби не вернулись. Мелющие шумы слышны теперь каждый час, всё громче и громче. Дом качается.

Я боюсь, что червь не настолько мёртв, как я надеялся.

День 8
Наконец, пришла темнота, а вместе с ней пришёл ужас, которого я не ведал ранее, даже в окопах. Холод сочится сквозь окна. Странные тени снуют в тумане, и я слышу шаги на крыше. Дом стонет и трясётся. Червь пытается выбраться.

Мужество моих последователей истерзано. Они хотят вернуться домой, они хотят освободиться от этого ужаса и этого проклятого серого чистилища.

День 9
Они схватили Саймона. Юдора сплотила паству вокруг себя. Она заявила, что червь говорил с ней во сне, и что она стала Голосом. Червь требует жертвы, сказала она: сына человека, который заточил его.

Я дрался с ними. Я боролся. Я бы не отдал им своего мальчика, единственное, что у меня осталось, но их было много, и они были сыты плотью своих собратьев. Я же был всего лишь одним сломленным человеком. Я не спаситель, не факел во мгле, просто марионетка своего собственного безумия. Я чувствую, что все мои действия, все видения и схемы, которые я лихорадочно зарисовывал после полузабытых кошмаров, — были насланы на меня жестоким разумом, пожелавшим испытать пределы моего рассудка.

Они увели Саймона вниз. Они скормят его червю. Пусть это будет моя молитва к беззвездной ночи, к богу, который даже не может существовать: я не позволю червю пожрать его. Я брошусь в его зубы, чтобы мои кости забили его глотку, прежде чем я позволю ему забрать моего сына.

Мне очень жаль Клэрис.

День 10
Боже, шум! Он почти оглушителен. Вертятся колёса и шипят поршни, и из самых недр я слышу низкий скорбный рёв.

Я взял с собой свой ​​журнал, чтобы мой ум мог сосредоточиться на том, как мне пройти через машину. Глядя на неё здравыми глазами, я понимаю, что это — лабиринт, неподвластный логике. Тоннели изгибаются и поворачивают без причины, лестницы ведут к сплошным стенам, а двери открываются над зияющими пропастями. То ли перенос в этот серый мир так исказил машину, то ли я впервые по-настоящему увидел её такой, какой она была построена по моей невменяемой прихоти.

Я не слышал и не видел ничего связанного с Саймоном или его похитителями. Несомненно, их поступок продиктован тем же безумием, что покинуло меня, направляющим их туда, где их поджидают челюсти червя. Я стараюсь спешить, но похоже, слепо бегаю по кругу. По крайней мере, у меня есть надёжный фонарь и много масла, оставленного рабочими, которые трудились здесь.

День 11
День и ночь не имеют смысла в этом лимбе, но тем более нет способов измерять течение времени здесь, внизу. Мой путь привёл меня глубже, в какой-то завод по переработке. Эти автоматизированные устройства добывают серый песок из голой скалы, переплавляют его в блёклое стекло и наполняют получившиеся флаконы дурно пахнущими химикатами, которые я не могу определить. Вопреки здравому смыслу, я вплотную подобрался к заполненному флакону, чтобы рассмотреть его, и к своему ужасу, увидел там полностью сформированный набор зубов. В другой банке оказалось глазное яблоко, не похожее ни на человеческое, ни на какое-то вообще известное науке. Для чего нужен этот завод? Что он строит и для кого? Результат ли это моей конструкции, или же какое-то механическое подобие опухоли, разрастающееся от червя и извращающее функцию машины?

Похоже, те, кого я преследую, сейчас спорят. Я слышу их галдёж через вентиляционные каналы и пустые трубы. Юдора тащит моего сына глубже, оставляя назначенных следить за моим продвижением или просто отказавшихся от прихотей червя. У меня есть кирка и навыки, но я должен двигаться незаметно. Я не ел почти два дня. Тем не менее, люди Юдоры по-прежнему несут с собой полоски мяса…

Я видел нечто странное возле токарного станка в комнате, в которой заперся. Картина изысканного вкуса. Это работа мастера, но я не могу вспомнить, когда я купил её или что заставило меня оставить её здесь. Портрет замечательно похож на Клэрис, улыбающуюся, как в лучшие времена. Вспоминаются прошлые десятилетия, когда я был другим человеком, маленьким человеком, ещё бесконечно счастливым.

Знание ли так очерняет душу? Может быть, во вселенной таких космических зол, свидетелем которых я был, и впрямь единственным блаженством является незнание?

День 12
Вернулись мои сны, сны не пророчества, но памяти. Мы с Саймоном в лондонском музее. Он тянет меня за собой, жаждущий видеть искусство и историю, красоту всего созданного человеком и Богом. Но я не могу видеть красоту. Я вижу только кровавую грязь и почерневшее небо, уродство человека и безразличие Бога. Саймон гуляет там без меня, а я сижу на скамейке. День погружается в ночь, и я сижу в пустом музее человеческих зверств, последний живой на холодной земле, подавленный тяжестью всего этого.

Я ждал, чтобы смерть или забвение проглотили и переварили меня. Но вместо этого я ощутил присутствие иного. Я не чувствовал никакого света от этого существа, никакой теплоты, но понимал, что оно близко к Богу, как никакое другое существо. Оно похоже на человека, но я чувствовал его тяжесть, как бы нечто большее и чуждое, втиснутое в его кожу.

— Дети хотят и не знают, почему, — сказала мне фигура. — Дети хватают, не ведая опасности. Они обжигают свои пальцы и понимают, что не готовы. Когда-нибудь они будут готовы. Когда-нибудь они обретут голос души и будут петь с сутью вселенной. Какими богами они станут потом. Какие галактики они будут плести из грёз и забот. Но сейчас они дети, а дети себялюбивы. Они знают только то, что они хотят.

И я проснулся снова внутри этой машины, на этой серой планете. Далеко от мира моих воспоминаний. Это сковало меня думами о неизбежности. Но я заставил себя снова встать.

Саймон закричал мне, я слышал, что он намного ниже. Я крикнул ему, но не услышал ответа. Юдорины фанатики спешат за мной по пятам, и я боюсь, что какая-то ужасная перемена произошла с ними после того, как они посвятили свою судьбу червю. Они говорят невнятными, змеиными голосами или хрипят, как будто их кто-то душит. Некоторые из них даже бросаются на своих собратьев. Подкравшись в темноте, я увидел одно такое нападение Человек, которого я пытался привести в рай, накинулся на своего спутника в споре о вере, и я ощутил жар его крови на своём удивленном лице. Зубы! Скрежетали и рвали, большие и острые, как клыки волка, но зазубренные, как лезвие пилы. Животное и плоть, но в то же время машина.

Обстановка вокруг меня поражена тем же уродством. Комнаты, которых я не узнаю, сочатся друг в друга, как пролитая краска. Кабинет с плюшевыми зелёными стульями слился со складои, заполненным ящиками, в которых гремит и стучит что-то неизвестное и вонючее. Лестницы ведут в лужи вязкой жидкости, в которой плавают стайки чего-то. Мраморные статуи и латунные рельефы образуют настоящие стены. Ремни гремят и выбрасывают боеприпасы в небрежные кучи, снаряды размером с мою голову катаются по полу автоматизированных заводов, производящих орудия смерти. Я не мог сделать это! Я не смог бы хотеть таких устройств! И все же здесь они здесь! И повсюду визг, стук нагрева и охлаждения металлов, стон сжимаемой гидравлики! Я не помню уже, что такое тишина!

День 13 или 14
Последователи Юдоры потеряли остатки рассудка. Безумно рычат, плюются, поедают мусор, несут бред, как в Бедламе. Другие стали чем-то… другим. Дикие, словно оборотни из мифа. Ползают на четвереньках, их глаза привыкли к темноте и блестят красным, булавочные и светящиеся, как у демона. Я отпугиваю их фонарём, но они всегда возвращаются, пытаясь окружить меня со всех сторон. Это охотники, быстрые, как волки, но их вопли звучат как крик разрываемого металла.

Голос Юдоры насмехается надо мной. Он доносится из водопроводной сети, из каждой открытой вентиляционной шахты. Она оповещает о своём славном восхождении, о своей преданности червю, и я слышу истинное безумие в её отчаянном смехе. Он разносится по всей машине, будто она сама стала её частью.

Я устроил привал в комнате, заполненной больничными койками, через окна которой была видна бездна. Это напоминает мне о больнице, в которой я проснулся во время войны. Но я таращу глаза в эту темноту, и мой разум не может сказать, смотрю ли я в неосвещённую пещеру или в беззвёздную пустоту.

День 15?
Я нашел Юдору. Преследуемый её монстрами-последователями, я наткнулся на большой собор, сделанный из органных труб, мрамора и плоти и костей самой Юдоры. Теперь я понял, каким образом она могла говорить со мной через трубы, ведь её тело было разорвано и пришито к ним. Её органы были вытащены наружу и туго оплетали трубопровод, кожа растягивалась и раздувалась от газов, её кровь шипела и испарялась от гидравлики. Только голова осталась целой, широко раскрывшая глаза и хихикавшая, возвышаясь на кафедре этого храма помешательства. Монстры отказались входить на эти "священные земли", а я подошёл, чтобы поговорить с ней.

Я потребовал вернуть мне сына, но она плюнула на меня осколкками собственных зубов и сказала, что его отдали червю, бросили в сердце машины, где ждала его пасть. Разъяренный, я с ненавистью бросился на неё, отрывая остатки её тела от латунных органов. Она умерла в криках, и, наконец, всё стихло.

И тогда громкий гул вырвался из машины, и новый голос заговорил со мной через изуродованный орган.

— Я то, чем вы сделали меня. Я — тогда и я — сейчас. Я — выбор, и я — тирания. Я — зло, и я — плоть. Я — красота, и я — хаос. Я — червь.

Поражённый, я упал на окровавленный пол и плакал. Я сжался и кричал, не из-за слов, которые он говорил.

Но из-за того, что они были сказаны моим голосом.

Наконец, я увидел правду, которую пытался похоронить так глубоко. Червь, машина, безумие, которое вело мои руки. Это был я.

Я — червь.

Я не знаю, что заставило меня встать. Я не чувствовал надежды. Я не чувствовал отчаяния. Как автомат, я мог двигаться только вперёд, на встречу с откровением.

День ??
Когда я пришёл к сердцу моей великой машины, я нашёл своего сына.

Машина не была ловушкой для червя. Не была ковчегом, который довёз бы нас к спасению. Я стремился освободиться от чудовищного существования, и в моих трусости и страхе я стал монстром. Я стал червём. Я построил раковину, чтобы скрыться в ней. Машина должна была унести меня от боли, от отчаяния, которые поддерживали мой рассудок. Должна была помочь мне покинуть сущий мир и божье безразличие. Но она не могла работать без катализатора.

Саймон.

Такой полный надежд и веры, полный любви и мечты. Как я завидовал твоей силе. Как я завидовал твоему незнанию. Я жаждал закутаться в этом благе и скрыться от мира. Я щёлкнул переключателем своей великой машины, и она выпила кровь твоего безжизненного тела, всосав её во все свои трубы и поршни. Я верил, что твоя любовь унесёт нас в рай.

Но её осквернило моё безумие, мой акт убийства. Я мечтал о мире, и это привело меня в вечный лимб. Я требовал рая, но заслуживаю только погибели.

И я был в таком ужасе от того, что с тобой сделал, что не мог этого принять. Я говорил с тобой, как будто ты был рядом, улыбался, как будто я видел твою улыбку. Когда Клэрис поняла, что я сделал, чем я стал, она спрятала от меня Саймону…

Это место заполнено твоими воспоминанями, Саймон. Есть ли среди них последние потрёпанные клочья твоей любви ко мне? Или они здесь, чтобы насмехаться надо мной и карать меня, как те человекозвери, которые бродят по коридорам?

Я не знаю, сможет ли кто-то из вас простить меня. Знаю только, что я обещал спасти моего сына. Я обещал убить червя. Я оставляю этот журнал в надежде, что когда-нибудь, так или иначе, кто-то будет знать, что я сделал, и помнить мужчин и женщин, обречённых моим эгоизмом. Моим страхом.

Я брошусь в его зубы

чтобы мои кости забили ему глотку

Я червь

и Уроборос должен пожрать себя