Настала последняя ночь осады. Гай Марий Кварций, центурион и командующий форта, говорил об этом уже три дня, но Тит знал, что больше держаться они уже не могут. Галлы, проклятые галлы две недели штурмовали стены, и бесхитростный деревянный частокол был уже изрядно потрёпан и обожжён. Нет, сегодняшний день будет последним.
Тит с центурионом обосновались на грубо сколоченной наблюдательной вышке в северной части форта, наблюдая за раскинувшимся вокруг морем галльских палаток. Говорили они редко - мрачная ситуация не располагала к словам. Тогда, в самом начале осады, они смеялись над галлами, проклятыми галлами. Утверждали, что те поклоняются чёрным, нелюдским богам. Рассказывали об их людоедстве и человеческих жертвах, делали всё, чтобы лишить врага человеческого облика, но четыре ночи назад этим речам пришёл конец.
В полночь, или примерно в то время, когда луна была в зените, галльский вождь выехал вперёд и издал ужасающий вопль, который пробирал до костей. Дозорные обстреляли его из луков, но стрелы отскакивали от его плоти. Когда вождь добрался до частоколов, он полез по ним, как по лестнице, и на дереве оставались следы, прожжённые его ногами. Он прошёл в палаточный лагерь римлян и убил дюжину людей. Ровно двенадцать. Он снял с них головы и ушёл, не навредив никому кроме двенадцати обезглавленных и тех, кто встал на его пути. Вопль не стихал, пока вождь не перелез обратно через стены и не вернулся в лагерь галлов. Проклятых галлов.
В ту ночь Гай не знал, что делать, но он всё же постарался успокоить людей, сказал им, что такое не повторится и не дал им впасть в панику. Но перед Титом он предстал совершенно другим. Гай терзался страхом. Он попытался объяснить это такими словами, которые мало что объясняли и плохо подходили друг к другу. "В этом мире есть вещи, величие которых больше величия людей, и они хотят нашей смерти. Кто-то может не дать этому свершиться, но мы не можем. Сегодня будет последняя ночь осады" - так говорил он.
И вождь вернулся с тем же жутким воплем на устах. Теперь ему никто не мешал, он беспрепятственно перелез частокол, снял ещё дюжину голов и оставил позади ещё двенадцать тел. Потом это случилось снова, и ещё раз. Тит взглянул на раскинувшееся вокруг море галлов - проклятых галлов - и на луну, которая казалась всё такой же полной, и ему открылся чернейший, сильнейший страх.
Сильнее всего пугал не крик, и не огонь, и не багровый гнев, заливающий его глаза. Сильнее всего пугал меч. Потому что вопил совсем не вождь. Рот вождя был зашит побегом ежевики. Вопил сам меч. Клинок был сделан из плоти и кости, и был наделён дюжиной перекошенных ртов, кричавших в едином нестройном крике. Раны, оставленные этим клинком, не заживали и кровоточили неестественно сильно по несколько дней. Даже царапины…
Снова раздался вопль. Тит пригнулся, стараясь спрятаться, стараясь не плакать, но в этот раз всё было по-другому. Скакал не один конь. Боясь худшего исхода, Тит поднялся и увидел их. Двенадцать человек. Двенадцать римлян на чёрных скакунах во весь опор неслись навстречу вождю. Каждый был облачён в белую тунику с алым изображением Медузы Горгоны, и в руках у них были мечи и копья. Два всадника, скакавшие последними держали между своих коней изукрашенный деревянный сундук с золотой надписью.
Римские всадники насели на вождя. От ударов их мечей по его телу бежали молнии, а копья их были окутаны огнём. Вождь бился славно, обычный человек на его месте принял бы десяток смертей, но они разделили его на части. Сначала ноги, потом - руки, и в конце концов - голову.
Тит едва не плясал от радости. Он поднялся, чтобы передать весть легиону, но увидел лицо одного из всадников и осёкся. Всадник перетаскивал отсечённую ногу вождя в золочёный сундук. Он взглянул Титу прямо в глаза на долю секунды, а потом стыдливо отвернулся.
Прошло несколько минут, римские всадники сложили куски галльского вождя и ускакали прочь, и Тит услышал новый крик. Не потусторонний вопль жуткого клинка, но крик десяти тысяч разгневанных воинов. - Они пришли не за нами. Крепись, сынок, - сказал Гай Марий Кварций, проверяя тетиву. Галлы, проклятые галлы, поднялись сплошной волной и нахлынули на стены. Настала последняя ночь осады.