Зубья ножа резким движением прошлись по горлу девушки, оставив за собой глубокую рваную рану. Её тело рухнуло на холодные каменные плиты, а тёмные волосы медленно пропитывались кровью. Отражения, искривляясь, плыли по гладкой густой багровой луже, пока холодный горный ветер тянул и скручивал пламя дворовых факелов. Старая женщина через силу наблюдала за последними вздохами родного ей человека, после чего подняла глаза на мужчину с ножом.
Солдаты ушли, оставив тридцать человек из её рода холодными телами лежать на земле. В этом замке, на этой горе, в живых остались только она и он. Немощная старуха и безжалостный воин, в чьих руках блестел окровавленный нож.
— Вставай, babă,1 — рыкнул мужчина. Он схватил её за руку и одним резким движением поднял на ноги.
Он говорил на её родном языке, понимание этого заставило её вздрогнуть. Со своими солдатами он общался по-другому, их речь была гораздо более грубой, резкой для её ушей. Даже убив столько людей, воин не проронил ни слова; его движения обладали особой, ритуальной точностью и плавностью, вызывавшей восхищение. От этой мысли ей сразу стало не по себе.
— Смотри на меня, babă. Ты знаешь, кто я? — он повернул её к себе лицом, крепко сжимая запястье.
В глаза сразу бросились его угольные волосы и оливковая кожа. Он был раздет до пояса, а его гибкий стан был измазан кровью. Она взглянула в его тёмные, пылающие глаза. Ужас, бурлящий внутри неё, угрожающе нарастал.
Она отвела взгляд.
— По слухам, тебя называют Сыном Дракона, — еле слышно прошептала она.
Воин одобрительно кивнул головой.
— У меня есть к тебе поручение, бабушка, — последнее слово он сцедил с особым презрением.
Она уже была готова умереть, пасть ещё одной жертвой этой кровавой бойни. Мысль о том, что он пощадит именно её, старейшего члена её семьи, казалась жестокой издёвкой. Челюсти сжались, а помимо страха появились новые эмоции — гнев, смятение и где-то глубоко в сердце, маленький, но очень дерзкий проблеск надежды.
Он не заметил этого. А если и заметил, то не подал виду. Он отпустил её руку.
— Уходи отсюда. Уходи и расскажи остальным о том, что здесь произошло. Тебе они точно поверят. Расскажи им обо мне. И всему своему цыганскому роду передай, что у Валахии теперь новый господарь, и что они либо будут верно служить мне, либо истекут кровью.
Она взглянула на кровавые отпечатки на своём запястье, и в ней вспыхнул гнев.
— Рома никому не подчиняется. У нас нет господарей, — выпалила она в ответ.
Но воин лишь рассмеялся.
— Ты думаешь, что я слышу это в первый раз? Я разбивал армии, я порабощал города. Я пришёл сюда всего с полусотней солдат и уже в этом году буду править Валахией. Я разделаю Молдавию и Трансильванию, как жареных ягнят. Османы в страхе падут передо мной на колени. Вы, цыгане, ничто для меня.
— Даже если так, рома всё равно не станет тебе служить, — от страха не осталось и следа, его вытеснило упрямство, нажитое годами.
— Тогда мне придётся показать тебе, какой будет расплата, — спокойно ответил воин.
Одним резким движением он обхватил её лицо руками, растирая ещё свежую, тёплую кровь по её векам. В мгновение ока мир преобразился и предстал перед ней кроваво-красным кошмаром.
Она приближалась к лагерю воинов. Луна огромным рубином сверкала на небе, а по земле волочились угольные тени. Она всё ближе подкрадывалась к воинам в тюрбанах, на чьих поясах блестели скимитары. Через мгновение весь лагерь вспыхивает огнём, слышны крики людей, повсюду раздаётся беспорядочный стук копыт. Добивая ничего не понимающих солдат, меж огней неслись тени, а над ними, освещаемое пламенем и кровавой луной, возвышалось лицо воина.
Ещё мгновение и одно видение сменилось другим. Она пробирается сквозь густые заросли леса, по прежнему озаряемые багровым светом. Неведомая сила неумолимо толкала её вперёд. Стоило ей протиснуться через нагромождение грубых, высоких стволов, что-то каплей упало на её плечо, заставив поднять свой взор наверх. Наверх, к висящему над ней телу.
Это были не деревья. Это был лес колов, чаща из людей, насаженных на пики. Сотни, тысячи тел мужчин, женщин и детей. Они свисали с шестов, чьи острые концы, проходя сквозь плоть, торчали из ртов, шей, животов и конечностей. Она была потрясена, шокирована увиденным, но продолжала идти вперёд, хоть и не по своей воле.
Кровь сверху не переставала капать, пока она перебирала ослабленными ногами в сторону выхода. И вот она вырвалась из леса мёртвых на поляну, где её взгляд упал на воина, стоящего на гребне небольшого холма. Перед ним, на каменной плите, лежала молодая девушка в белом одеянии. Потоки крови, стекаясь со всех направлений, впадали в бездонную лужу у его ног. Колы и штыки беспорядочно растянулись во всех направлениях, смерть заполонила её взор. Воин наклонился, приподнял девушку и впился в её шею, наконец подняв свой взор на старуху.
Она очнулась в своём дворе холодной, тёмной ночью. Воин прожигал её своим властным взглядом.
— Дампир! — выругалась она. — Кровавый демон!
Одной рукой она сняла с пояса деревянное распятие и ткнула в сторону воина, а другой начала копаться в карманах. Воин развёл руки в стороны. Она продвигалась вперёд, а он медленно отступал назад, пока его ноги не оказались в луже крови.
Она замешкалась, а он вновь засмеялся. Одно резкое движение — и отломанные руки распятия падают на землю. Фигура Христа искривилась и растянулась, и теперь крест пронзал её от паха до макушки.
Старуха выронила осквернённый крест — так или иначе, он нужен был лишь для отвлечения. Она вытащила из кармана другую руку с сжатой в кулаке смесью листьев и дуновением распылила их в сторону воина. Словно повиснув в воздухе, они крутились всё быстрее, опутывая вампира плотным облаком частиц. Он пригнулся и закрыл лицо руками, но миниатюрный вихрь последовал за ним, лишая его зрения и слуха.
Отступив, женщина начала искать выход. Но куда бы она ни ступила, кровавые потоки всё равно восставали из земли. Одна из таких волн, поднявшись, смыла листья с деревьев, и воин был снова чётко виден. Кровь за его спиной, зависая в воздухе, формировала некое подобие огромных красных крыльев.
— Ведьма, — рыкнул он. — Ты думаешь, твоя грязная магия хоть что-то сделает мне, воеводе Дэвы?
Он махнул рукой, и старуха замерла на месте. Он приблизился к ней, размахивая ножом из стороны в сторону. Нож обошёл её голову, обухом прогладив её по щеке. И вот, воин снова оказался перед ней, направив нож остриём к её лицу.
— Наша империя простирается от Кальмара до Сибирских пустошей. Я возглавляю удар — именно с моей помощью Дэва захватит Запад, Восток и продвинется ещё дальше. Ты и твои люди лишь пепел перед ветром нашего пришествия, — продолжил он.
Он медленно придвинул клинок. В её горле застрял ком, но она не могла даже закричать. Весь её мир сузился до размеров острия ножа, до размеров крохотной точки. А он всё близился и близился. Она почувствовала, как кончик ножа коснулся её глаза.
— Служить или нет — не вам решать, — тихо произнёс воин. — В ваших силах лишь выбрать, как именно вы послужите. Передай своему народу — их ждёт участь либо рабов, либо скота.
Нож остановился. Она не могла моргнуть. Остриё на её глазу было хуже любой боли — все нервы в её теле были сконцентрированы на давлении ножа, не желая, чтобы оно увеличивалось и представляя последствия, если бы это всё же произошло.
— Та девушка, которую я убил последней. Она была твоей внучкой, верно? Я узнал этот вкус. Подумай о ней, перед тем как ответить. Подумай о её сестре. Подумай о всей своей семье. — прошептал лорд Дэвы, склонившись над её недвижимой головой.
Её резко осенило — в ней вспыхнула последняя, отчаянная надежда. Она начала перебирать воспоминания в поисках обрывков запретных знаний, которым она могла сопротивляться лишь благодаря долгим годам тренировок со своей бабушкой. Он внезапно осознал, что его хватка исчезла; она отдёрнула голову от ножа, а он улыбнулся и подкинул его ввысь. Женщина собралась с силами и повернулась обратно к воину.
— Рома никому не подчиняется, — сплюнула она ему в ноги.
Его быстрота была прекрасна и жестока. Одной рукой он сгрёб её ладони, а другой выхватил из воздуха нож. Брызги крови летели в стороны, пока зубцы ножа рвали плоть на её запястьях. Её руки вяло повисли, боль и шок взяли контроль над телом.
Рука дэвита обхватила старушечьи ладони, словно тисками.
— Я буду делать это медленно, — произнёс воин и принялся пить из её разорванных вен.
Умирая, она издала пронзительный вопль: за её дочь, за дочь её дочери и за весь её род. Её голос сошёлся в тонкий, беззвучный тон, такой же неприятный, как и вороны, гнездившиеся в башнях замка.
Она пела совсем недолго, пока воин не перерезал ей горло.
Но этого было достаточно.
Константин, янычар Его Императорского Величия Мехмеда II с его гвардией преодолел тысячу ступеней на пути к Цитадели Поэнари. Он не верил в истории, которые ему рассказывали в Сибиу. Но ужасная сцена в том дворе была за гранью его понимания.
Около ста тел лежали там почти месяц, но так и остались нетронуты волками и падальщиками. Некоторые из трупов свисали со стен головой вниз, с глотками, вскрытыми, как у забитых свиней. Другие же лежали в куче, голые и мертвенно-бледные, их тела были усеяны сотнями глубоких порезов, словно с целью полностью обескровить их. Большая часть трупов была цыганами. Остальные же были незнакомы Османской Империи — с растрепанными волосами и татуировками, с дьявольски выглядящим оружием, которое они почему-то не вытащили из ножен. Но испугало его совсем не это.
Почти весь двор был разрисован кровью. Недавний дождь размыл рисунок до неузнаваемости, но это, очевидно, было что-то колоссальное: быть может, фреска или запись на языке, с которым Константин не был знаком. Это казалось невозможным, немыслимым. Ради какого великого произведения все эти люди отдали свою кровь?
Проходя мимо очередной кучи трупов, Константин вдалеке разглядел одинокую фигуру, припавшую к стене. Лужа крови под телом уже давно высохла, а стена, возле которой оно лежало, была единственной чистой поверхностью во всём дворе.
Подойдя ближе, Константин разглядел в теле мужчину с оливковой кожей и станом воина. Его лицо было измазано блёклыми оттенками красного, а по щекам ползли глубокие царапины от ногтей — от его собственных ногтей, под которыми Константин ясно видел кровь. Глаза воина замерли в пылком взоре на последнюю чистую каменную плиту. Его левая рука была испещрена ранами: кончик пальца отрезан, а ладонь рассечена поперёк. Запястье было почти отрублено одним глубоким порезом и замерло, прижавшись к пустой стене в последнем, нерешительном мазке. А в правой руке всё так же был сжат нож с зубцами на лезвии.
Константин спускался вниз по лестнице из тысячи ступеней, в его голову закрадывались тревожные мысли. Но как только он спустился, вернулись спокойные дожди Трансильвании. Волна истории отступила, и его воспоминания о дэвах были смыты прочь. Добравшись до дна долины, он окончательно забыл о своей цели и вновь почувствовал, как в нём заиграла кровь.
Уезжая, он начал тихо напевать мелодию.