SCP Foundation

Итак, история объекта стартует в начале ХХ века. Искусство стремительно старается освободиться от «оков формализма» таким образом, что забывает в лирике и о рифме, и о ритме текста, но далее – и о пунктуации, и о сложном разнообразном синтаксисе. Вследствие этого становится чрезмерно заразным как форма авангарда и «вызова». [Дополнение реальностью: ныне есть авторы, которые пишут только так и никак иначе: они творят в т.н. направлении «новая искренность». Можете для примера Г. Рымбу почитать, только осторожнее: там полно NSFW-текстов.]

Мем самозарождается как предельная, концентрированно очищенная от «формальностей» синтаксиса структура, которая «вдохновляет» повторять его и размножать, создавая такие же тексты. Однако если человек находится в нормальных условиях и от общества не отстранён, его «вдохновение» пройдёт, а форма останется в сознании только как одна из возможных, которую можно сконструировать. То бишь столкнувшись с чьим-то художественным опытом, человек только «самообразуется» и вырастет технически (как оно и происходит).

Если же «человек искусства» от общества отстранён (читай: слишком экзальтирован), он поражается мемом таким образом, что теряет возможность мыслить как-то иначе, кроме такой (в каком-то смысле вычурной) формы, что приводит к деменции (об этом ниже). [Дополнение реальностью: можете ужаснуться людям, которых действительно чрезмерно поглотило авангардное искусство. Вот пример: vk.com/ken_da – некогда широко известный в узких кругах поэт стал изъясняться о событиях своей обычной жизни преимущественно предложениями только в три слова.]

Такие люди просто достаточно долго и глубоко оставались наедине с этим «чистым искусством».

Так как мем заразен, попытка его глубокого изучения с точки зрения семиотики, культурологии, философии и прочих видов аналитического подхода подвергает исследователя слишком сильному влиянию. (Попытка долгое время в «затворничестве» его воплощать – тоже). Поэтому исследователь, заметивший это на самом себе (на то он и человек более глубокого ума, чем случайно «вдохновившийся» автор), отмечает в предостережение читающим: не надо вести с человеком беседы о меме, если он поражён мемом. Не надо оставлять его наедине с глубокими раздумьями о меме, если он поражён мемом. Это выделено форматированием.

Исследователь понимает, что текст заставляет его придерживаться «авангардности» даже по истечению «отрицания пунктуационного формализма». И авангардная форма – это создание «акротекста», такого, который собирает из первых слов предложений новое предложение. Не с тайным глубинным посланием, а с тем же самым, о каком человек и думает, пока занят сочинением текста. Не меняется смысл (глубинный), но происходит его «переупаковка». Речь-то о формализме!

Однако постоянная необходимость для исследователя на краю сознания держать «бегущей строкой» сочиняемую спрятанную фразу и подстраивать под неё свою речь «перегружает» мозг: концентрация внимания (точнее, «оперативная память») ухудшается, на письме проскакивают уже грамматические описки (на первых порах которые можно отследить и поправить, вычеркнув). Само содержание речи становится хаотичнее, теряется целостность текста и возможность последовательной формулировки основной мысли с отбрасыванием мыслей побочных (но их тоже можно ещё вычеркнуть).

Вечный «перегруз» мозга приводит к смерти поражённого. [Дополнение реальностью: речь образуется в коре головного мозга. Её гиперстимуляция приводит к утолщению, нарушению нормальной структуры вещества, что грозит мигренями, эпилепсией или многими другими негативно влияющими на жизнедеятельность постоянными эффектами. А теперь представьте, что моментов отдыха от таких «перегрузок» у поражённого нет вообще.]

Слова «содержимое рабочей тетради» вовсе не означают, что текст записан последовательно. Можно было вписать уже в самом конце исследования в предыдущее междустрочье фразу «беседы не должны касаться SCP-1014, филологии и смежных наук, иначе это может привести к непредвиденным результатам», что исследователь и сделал, сумев напрячь свой перестимулированный мозг и таки «ухватиться» за ту самую «мысль на краю сознания»: «Я создаю акротексты из первых слов моих предложений и не могу их не создавать больше положенного срока. Почему я их до сих пор делаю, а почти все другие, которых я исследовал по их запискам, исцелились? Потому что я – исследователь, а они были простыми авторами в нормальной среде. Я слишком глубоко докопался до сути, и её аномальность меня поглотила».

А теперь нам важно предположить, до какой именно сути мог исследователь докопаться, но оставить её за скобками. Для этого имя исследователя закодировано: это (по моей нескромной фантазии) помогавший фонду Мишель Фуко (Фоху – вульгарная калька с ложнопрочитанного Foucault. [Дополню свой мотив кальки реальностью: употребила я её не просто чтоб запутать читателя, но и потому что такие запутывания случаются с русским языком повсеместно. В прежних книгах Кьеркегора зовут Киркегардом, например]). А передаёт он исследование слушателю своих лекций, талантливому [реальные сведения] Жаку Дерриде. От чего потом отказывается, понимая, чем это грозит, и вычёркивает «передачу».

Что сочинили эти двое, что они изучали? Вот Фуко изучал дискурс, текст, эписистемность, дискурсивные и недискурсивные практики, вопрос авторства, семиотику, культурологию… До каких механизмов, лежащих в основе «авангардного искусства» и «аномального вдохновения анти-формализмом», он мог докопаться?

Видимо, до самых что ни на есть глубинных. Таких, которые лежат в аномальности мема, раз могут перекосить сознание настолько умного представителя мыслителей. Но целиком предоставить их не даёт прокрустово ложе осмысленного акротекста.

Реальное ухудшение самочувствия Фуко в последние полтора года в мире, где существует мем, связано с воздействием того аномального, «чистого», «анти-формального», но при этом «особо закодированного» знания, что и привело к смерти.

Руководитель ОпН прекрасно всё считал и понял. Понял, от чего хотел предостеречь Фуко. Данного текста для представления о сути мема уж сотруднику-то ОпН достаточно. А читателю понять побочку можно, пойдя на поводу у запрещённого «не ищите скрытых смыслов в комбинациях каких-либо слов» (первых слов каждого предложения). Ибо попытка переисследовать всё заново черевата тем, что исследователь попросту повторит судьбу Фуко. А такими ценными кадрами, что способны в принципе на исследование столь запутанных вещей, как семиотика, разбрасываться невыгодно.

И неоправдано. Большинство людей перенесут воздействие более-менее нормально. Разложение ждёт либо глубоких затворников (чего в текущий момент практически не бывает: человек, что из дома не выходит, хотя бы в интернете сидит и с обычными людьми общается), либо настигнет тех умников, которые будут принуждены к размышлениям над объектом в обязательном порядке.

Нашему исследователю было дано задание изучить объект (и Фуко был занятой человек, что вряд ли мог сотрудничать с фондом дальше какого-то краткого оговорённого срока), а отложить это изучение до тех пор, как «вдохновение схлынет» и перестанут ощущаться хоть какие-то субъективные «неформальные порывы», он не мог. В условиях фонда он ещё наверняка был постоянно расспрашиваем о том, «как там у тебя дела с 1014-м».

«Мы пока ещё не можем заставить кого-то написать файл заново». Пока. Пока не поняли, как в процессе изучения оградить исследователя от вредоносной «зацикленности» на 1014-м, когда его задача – это именно что и «зациклиться», чтобы всё и изучить. Стать затворником (аналитиком).

Объект описывает реальное искусство антиформализма как аномальное, и при этом такая аномальность не даёт изучать сама себя, разрушая разум исследователя. Исследователь вынужден составлять акротексты, при этом какое-то время даже осознавая эту вынужденность. Пока не наступит деменция. В случае с умным человеком – скоротечная, в случае с экзальтированным затворником – чуть подольше.

А совы правильный синтаксис – не то, чем кажется, и в привычном нам обыденном понимании его как простой только лишь конструкции нет. Зато на его месте стоит нечто другое: хитрая шутка, защищающая нас от чего-то глубинно-подсознательного, коллективно-бессознательного (как угодно зовите) и меметического. Вот её-то мы к синтаксису поверхностно-обыденно и приписываем.