Пико Уилсон устроился посреди груды трупов.
— Клац-клац. Клац-клац-клац.
Уилсон с силой надавил на секатор. Пальцы женщины неуклюже отломались, сломанная кость торчала из плоти. Он аккуратно вставил палец в нос трупа.
— Ха-ха-ха. Ха.
Еще палец. Еще хруст. Уилсон заполнил и вторую ноздрю.
— ХА. ХА-ХА.
Еще палец. Еще хруст. Уилсон запихнул средний палец своей музы в ее ухо. Он разместил тело девушки напротив её братьев и сестёр.
— Ты прекрасна, моя дорогая.
Уилсон придвинулся к ней и прижался устами к ее холодным, мертвым губам.
— Куда более прекрасна в смерти, нежели в жизни. Противопоставлении смерти и жизни. Как абсурдны эти пальцы у тебя в носу; и впрямь бессмысленно, ведь твоё тело больше не козявочная фабрика. Что ты пытаешься оттуда достать? Личинок? Свой мозг? Ты ищешь не там, где надо, моя дорогая.
Уилсон выдернул глаза из её глазниц и разместил их в ее рту.
— Ты считаешь себя уродиной. Позволь мне помочь тебе заглянуть внутрь себя. Глубоко под кожей лежит образ того, что мы есть на самом деле, еще глубже, чем сейчас, глотай свои глаза и загляни внутрь себя. Глотай свои глаза. Ха. Ха, ха, ха.
Уилсон сжал ее челюсти, раздавливая глаза её собственными зубами. Он размазал остатки глаз по её дёснам.
— Глупая дамочка. Эту таблетку нельзя было жевать.
Последнее объятие, прощальный поцелуй. Он разжал объятия, и она рухнула на землю. Скульптор в неверии уставился на него.
— Бля-а-а…
Уилсон обернулся к своему единственному зрителю, на его губах влажно поблескивала слизь, бывшая когда-то глазом.
— Что-то не нравится?
— Нет. Не-не-не-не. Это было… жестко, чувак. Бля…
Пико облизал губы и откинулся на груду трупов.
— Так что же конкретно вам нужно, господин Скульптор?
— Я… ну… вроде как собирался пригласить тебя.
— Отлично. Где выставка?
— Нет, я имею в виду не выставку, это что-то вроде… ну, мы своего рода арт-клуб. И один из нас, вроде как, вышел, так что у нас, э-э-эм, освободилось место. И я вспомнил о твоей проделке с Рейганом, той, в восемьдесят восьмом, и подумал — ого, а этот парень знает, что и как скрепить, понимаешь?
— Я не особо люблю скреплять. Я предпочитаю отрезать.
Скульптор неистово зааплодировал.
— Чертовски верно, чел. Охренительно верно. Итак, я говорил, что того парня звали Вырезателем, так? И нам, вроде как, нужен кто-то, кто, ну, занял бы его место, если ты понимаешь, о чем я.
— То есть вы тянете меня туда в качестве замены.
— Да, вроде того. Но вообще-то мы тебя не тянем. Мы предлагаем место среди тех, кто может оценить твое… занятие. У нас приветствуется взаимная критика. И, знаешь, мы помогаем друг другу, если у кого-то проблемы, ага? К примеру, если бы кто-то застал тебя тут, он бы не понял, и вызвал бы полицию, и было бы очень неловко, но, понимаешь, если ты будешь с нами, мы сможем позаботиться об этом за вас. У нас есть парень, который занимается всякой такой хренью, чтоб мы с ней не парились — мы зовем его Чистильщиком — и он возьмет все проблемы на себя. Ты присоединяешься к нам — и тебе не приходится заботиться о цивилах. И никто нам не указ, понимаешь?
— Понимаю. Никто вам не указ.
— Именно, чел! Ты все понял! Свобода от Режима. В этом вся суть, в свободе, понимаешь? Можешь разложить эту свою дрянь прямо посреди улицы — мы позаботимся о тебе.
— Итак, я вступлю в ваш… клуб, и что дальше?
— А фиг знает, будешь просто общаться. Ты занимаешься своими делами, мы своими. Мы делаем… ну, всякое.
— И какое же последнее "всякое" вы сделали?
Скульптор неловко поерзал.
— Ну, лично у меня сейчас, хм, небольшой отпуск. Типа, занят другими делами и все такое. Решил заняться небольшими личными проектами, ну, ты понимаешь…
— Ну да. Видите ли, господин Скульптор, я знаю о вашем клубе, и ваша творческая деятельность слегка… замедлилась, если не сказать больше. Будь я менее аккуратен в выборе слов, я бы сказал, что вы застряли нахер на одном месте.
— Чел, ну что ты так сразу, у нас сложн…
— И вот вы увидели меня и сказали: "вау, кто-то делает что-то, давайте притащим его к нам, сломаем, оседлаем, как своенравную лошадь, и поимеем, как дешевую шлюху". Что ж, господин Скульптор…
— Нет, это не совсе…
— Поимейте меня.
— …че?
— Поимейте меня, добавьте меня в вашу еду, как вам будет угодно, позвольте войти в ваше тело, как вы войдете в мое. Когда-то вы что-то делали, и наш общий мир менялся, но потом вы сопротивлялись переменам, вы отказались от них. Вы уселись на свою груду трупов и сказали: НЕТ! Это ОТЛИЧНАЯ груда трупов, это ОТЛИЧНЫЕ трупы, и любой, кто только захочет поднять их, превратить в кукол, в аниматроников, в живых людей, каждый, кто осмелится вдохнуть жизнь в МОИ трупы, всякий, кто решится поднять МЕРТВЫХ, будет сокрушен, и раздавлен, и сам станет мертв.
— Слушай, кажется, я не совсем тебя пони…
— Именно. О том я и говорю. Вы смотрите на то, что я делаю, и вздергиваете подбородок, но, наконец, от меня начинает исходить такая вонь, что она бьет вам прямо в нос, заставляя вас посмотреть вниз и признать мою мерзость и убожество. Господин Скульптор, я хочу войти в вас.
— Чел, вот это уже как-то напрягает…
Пико Уилсон восстал со своего трона.
— Я хочу войти в вас. Я хочу стать частью вас, хочу изменить вас изнутри, хочу вырвать вас из застоя, хочу, чтоб вы лопнули, как переваренная сосиска, хочу, чтоб ваше превосходное мясо брызнуло наружу. Вы увидели во мне искру и возжелали ее. Я же увидел искру в вас, но искру почти угасшую за долгое время. Вы забыли, как разжигать огонь, забыли, как раздувать пламя. И поэтому — да, я присоединюсь к вашему клубу. Я буду Вырезателем и буду Резаком, буду свечой, что разожжет ваше творчество, и когда я с вами закончу, вы никогда не забудете эту свечу. А теперь уходите. Мне нужно разобраться с еще несколькими девочками.
— Э-э-э… ну, я думаю, это отлично! Добро пожаловать на борт!
Скульптор развернулся и вышел из комнаты.
— Псих ебаный…
« Путёвый манифест | Хаб | Гибкий подход »