Время плавно стекало в глубокие подземелья Семнадцатой Зоны, заливая собой коридоры, захватывая камеры содержания, затапливая лаборатории и казематы, просачиваясь сквозь метровые бронедвери и смеясь над суровыми лицами до зубов вооружённых охранников. Время не ведало препятствий. Даже всемогущая надправительственная Организация, одолевавшая богов и попиравшая демонов, не располагала лекарствами от Времени. Никакие особые условия содержания не смогли бы удержать этот самый кетерный из всех Кетеров, о да! Человечество настолько смирилось с его властью и присутствием, что способов с ним бороться не только не знали, но даже и не пытались искать. Только цифры на часах и таймерах менялись, угрюмо констатируя факт присутствия Времени. А оно заполняло помещения от пола до потолка и растворяло в себе события и вещи, - какие-то мгновенно, будто сахар, какие-то подолгу, но всегда растворяло - и уносило их прочь в своём неумолимом течении.
Кетерный кетер бродил по камерам содержания, касаясь всех и каждого. У богини-дочери ещё на волосок подросли рога. Как же она вопила тридцать лет назад, когда обнаружила, что они начали пробиваться! Увы, генетика - штука несговорчивая, и коль рога у мамы были, - то и у дочери обречены появиться. Сейчас она смиренно молилась над довольно уже затасканной Библией. Сами рога её не очень портили, а старела она медленно и до сих пор бы выглядела лет на двадцать пять, - однако в отместку Время вдоволь поглумилось ещё и над её кожей. Как говорится, где тонко - там и рвётся.
Рогулькина маленькая соседка по коридору за все эти годы не подросла ни на дюйм, хотя изменилась сильно. Единственным, что у неё осталось своего, были небольшая часть мозга да правый глаз. Когда годам к 2█ её тело наконец определилось с тем, что механические органы ему ближе, чем "родные", и начало отторгать всё, что в нём оставалось человеческого, - вот тут-то и пригодились потроха давным-давно разобранного на запчасти самоделкина, особенно его искусственная кожа. К 3█ годам единственным, что выдавало в маленькой киборгине человека, был этот самый глаз. Постоянно воспалявшийся и пересыхавший. Она долго зачем-то цеплялась за него, как за любимую с детства игрушку, но не-природа взяла своё. Сейчас маленький робот ожидал одобрения запроса на замену глаза более надёжным имплантом. Это было практичным и логичным решением, достойным совершенного разума.
Время поглощало объекты и сущности, происшествия и эксперименты, оставляя от них лишь пепел отчётов и протоколов. При чтении этих документов, конечно, у многих до сих пор шевелились волосы на голове, однако мог ли кто-то представить хотя бы наполовину реалистично описанные в них события? Разве что те, кто их сам пережил, но таких оставалось всё меньше… да и из тех многие предпочли ничего не помнить. Память ушла с дымом, а документы в сравнении с ней представляли собой не более чем золу. Ещё один объект списан доктором Время по причине старости, и его последняя тень запечатлелась на простыне в его камере содержания, прежде чем его дряхлое тело снова стало видимым.
В кабинете директрисы Зоны 17 медленно растворялись чьи-то довольно стойкие и приятные воспоминания. На столе лежали небрежно брошенные поздравления от подчинённых с 55-летием. Уже который год ей 55? Коллеги боятся, что она рассердится, и правильно делают. Впрочем, хорошему специалисту позволены всякие причуды. Но самое смешное, - что эти поздравления только делают больнее, заставляя вспомнить о настоящем возрасте. Как и фотографии зверушек на стене. Из всех существ, запечатлённых на этих снимках, одна владелица кабинета и осталась, - кошки, собаки и даже птеродактили столько просто не живут. Никакие собаки, кстати. Даже профессора Организации.
Комьями могильной земли стучалось Время в двери тех, кто бежал от него. Женщина, дремавшая в одной из камер закричала во сне и вскочила, жалко хватая ртом воздух. "Что тебе снилось, дорогая? - спросило Время с каменной нежностью в голосе. - Уж не детишки ли варёные?" Хмыкнув, оно провело холодным пальцем по лицу женщины, оставляя на щеке ещё одну морщину. "Умрёшь, ой умрёшшшь" - шуршал злобный шёпот в ушах старой ведьмы, и в этом шёпоте мерещился ей шорох песка, осыпающегося на крышку гроба. Пока что в этом, с позволения сказать, "доме" пришёл черёд умирать только лампочке. Время ухмыльнулось, когда старая ведьма с криком шарахнулась прочь от внезапно хрупнувшего и погасшего светильника. "Темно… Как в могиле, правда, бабуля?" - хихикнула темнота, пока старухино сердце на миг замерло, словно собираясь остановиться навсегда… Но сердце забилось снова, а время пошло дальше. Не сегодня, старушка. Времени не было дел до старухиных бесед с её совестью. В этот раз Время пришло сюда лишь за светильником.
Человек в обитой мягким материалом камере поднял красные безумные глаза, словно почувствовав присутствие кого-то незримого. "Это от смерти ты убежать сумел, - сказало ему Время. - А от меня - не получится". Старый-престарый доктор, бывший соломинкой в глазу О5, мог менять тела сколько угодно, оставаясь молодым, однако разум его всё дряхлел, пока не стёрся окончательно. Новые члены Совета - а ты думал, что когда-то станешь одним из них? - новые члены Совета не собирались мириться с постоянными выходками медленно шизеющего доктора, а пользы от него становилось всё меньше… сначала он получил статус объекта SCP и уютную камеру, а затем, когда достал всех ещё и своей суицидной изобретательностью - смирительную рубашку да паёк седативов.
- Новое тело не получишь, пока старое не сносишь, Джеки, - противно хохотнуло Время устами возившегося с зондом санитара. - Кстати, вчера поймали ещё одного из твоих тёзок, вернее, одну. Теперь осталось найти Пикового. Придёт и его время…
В террариуме Время настигло ещё одного из былых героев Фонда. В последние несколько лет он зачастил сюда. Его борода стала совершенно белой, а стёкла очков - безобразно толстыми. Сейчас он водил пальцем по сетке вольера, а из-за сетки на него глядел он же, только молодой, нахальный и с мечом. Ни одна из баааабочек, устраивавших сейчас представление для своего короля, не помнила его молодым, и даже их пра-пра-пра-прабабушки не видывали тех времён, когда он ещё мог удержать в руке такую железяку. Лёгкий смешок Времени колыхнул крылья бабочек, и на секунду иллюзорный меч покрылся ржавыми пятнами, а глаза "молодого доктора" вдруг превратились в пустые мёртвые глазницы. Старик вздрогнул и протёр глаза, потом вздохнул и продолжил строить свой живой карточный домик. Время шло дальше.
Дыхание Времени касалось всех и каждого, не делая ни малейших исключений и поправок на возраст и авторитет. Молодой с виду мужчина, сидевший глядя в одну точку, моргнул и коснулся лба. Его-то Время, казалось, не смело тронуть, - как и вообще никто не мог причинить ему вреда. Его тело не старело, его руки не ржавели, вот только вкуса хлеба он уже не помнил. Время, словно в отместку за такую вопиющую неуязвимость, ускорялось в тысячи раз в отношении растений, к которым приближался бессмертный наглец. И, поскольку к этому тоже оказалось возможным привыкнуть, Время щедро делилось с ним многими знаниями, которые, как известно, влекут за собой большую печаль. Времени было безразлично, о чём именно он там сейчас думал - о процедуре 110-Монтаук или о протоколе 10-Исрафил-B, - ни то, ни другое знание уже не дало бы ему спать спокойно.
Да чего уж там. Даже против самого Творца у Времени было оружие. Каждое мгновение-вечность оно шептало в ухо Божье древнее проклятие, имя которому - Скука. Это проклятие, словно нитка марионетки, когда-то привело Создателя в эти стены. Оно же в один прекрасный день и увело Его отсюда прочь по неисповедимым путям. По крайней мере, об этом Он поведал в оставленном для гостеприимных тюремщиков прощальном письме. А был ли Он тем, кем назвался - Творцом самого Времени, или же просто это так проявлялось его лёгкое сумасшествие, скукой же и навеянное - то знало только… да, только само Время. Так или иначе, однажды Бог тихо и бесследно покинул своё временное пристанище в подземельях Семнадцатой, оставив после себя печальную записку и бессильную панику.
Время скользнуло в тоннель и так быстро, как умело только оно одно, оказалось в защищённом от всех прочих опасностей Учреждении Экзистенциальной Изоляции в нескольких километрах отсюда. Единственный на этот момент обитатель учреждения, как обычно, сидел перед своими экранами, глядя в поток мировых новостей и с каждым мигом вспоминая что-то пережитое. Этот неправильный старик был любимцем Времени, потому что он, сам того не желая, бросал этой непобедимой стихии самый наглый вызов. Он жил навыворот. Впрочем, по сути, для Времени особой разницы в этом не было: кто-то живёт от рождения до смерти, а этот - наоборот, но началось это возникновением, а закончится - исчезновением, пусть и очень необычным. Наверное, Время воспринимало этого человека как некое забавное разнообразие, каждый раз касаясь его волос и не добавляя седины, а забирая её.
Стрелки часов завершили свой оборот. Календари передвинули квадратик, выделяющий дату, вправо. Кто-то умер. Кто-то родился. Для большинства прошёл ещё один день, хороший ли, плохой ли - это Времени было не только безразлично, но даже и непонятно. Время, если уж рассматривать его как личность, видело в своей бесконечности, как самые лучшие начинания перезревают в чернейшее злодейство, и как из абсолютных гнусностей вырастает всеобщее благо. Слишком быстро менялись эти цвета на его пути, и чёрный с белым превращался в серый, мгновения сплетая в вечный круг.